становилось видно как шевелятся на ветерке зелёные маскировочные лохмотья.
Наконец Андрюха поднялся, неуверенно ступая, направился к вагончику. Тогда я независимо и непринуждённо вошла в кафе, стала пробираться между грязными столиками к Олегу и, ещё не добравшись, заметила перед ним на столе кучку сгоревших до основания спичек.
Он всегда начинал палить зря спички, когда очень сильно напивался. Зажигал, смотрел на огонь, потом перехватывал за обгоревший конец и держал, пока не оставался один уголёк.
Я поняла, что разговора не получится, но поворачиваться и уходить было поздно — Олег меня заметил. Пришлось здороваться:
— Привет!
— Р-рыжая… Ты чего тут? Совсем сбрендила? Я т-тебе д-дам — пить… — лицо у Олега припухло и как бы онемело, говорил он с трудом.
— Я не пить. Олег, знаешь, есть такое дело…
— Н-на штуку баксов?
— На десять штук!
— О-ох… Ты понимаешь, Р-рыжая… не могу я щас… М-мы с Андреем тоже дело тут… Обсуждаем… Пон-нимаешь? А? Ты завтра приходи. С утра не надо — днём. Ты слышь, Р-рыжая, с утра не приходи. Потом, я буду у Крысика на доме р-работать…
— Ага! Приду! Хорошо! Ну пока, Олег, — я уловила краем глаза, что Андрюха возвращается с бутылками и поспешила смыться.
Но тут продолжилось невезение. На выходе я чуть не врезалась в Крапивиху, она шла под ручку с мужичком, который едва доставал ей до плеча. Ноги у меня просто онемели, я отвернулась, чтобы не столкнуться с ней глазами и напряжённо ждала издевательского: «А-а, Буратинка…»
Крапивиха прошла мимо, не заметив. Когда я поняла, что жутко обрадовалась этому, то от злости ударила кулаком в фонарный столб. Неужели у меня теперь так и будет — не заметила меня Тонька — большое человеческое счастье, а заметила — значит, не повезло?!
Потом, когда я шла домой к тренеру и всё переживала, то столкнулась по дороге с Романом Ивановичем.
— Ой! Здравствуйте! А я думала, что вы уже уехали!
Роман Иванович приезжал по субботам заниматься теперь уже с Димкой.
— Пришлось задержаться. Дима такие вопросы задаёт — вам и не снилось.
Мне стало обидно:
— Почему это — не снилось?!
— Он единственный из вас, кто хочет овладеть телепатией по настоящему, развить свои способности до максимума. А вам, я заметил, после того, как вы научились лошадям мыслеобразы передавать, больше ничего не было надо.
— А зачем?
— Именно это я имею в виду. Ограниченность.
— Ничего подобного! Мы бы тоже хотели — но вы сами говорили нам, что телепатам на людей воздействовать нельзя, мысли читать без разрешения тоже нельзя… Ну и мы подумали, что лучше не уметь делать. Потому что если будешь уметь, можно не удержаться и попробовать, когда очень захочется.
— Тем человек и отличается от животного, что может владеть своими чувствами и желаниями.
Мне стало тоскливо, захотелось развернуться и уйти. Зря начала я этот разговор… Роман Иванович считал, что каждый, у кого есть задатки паранормальных способностей — представитель другого витка эволюции, сверхчеловек. И миссия у таких людей особая, и каждый должен до предела развивать свои способности, искать других сверхчеловеков и помогать им. Он и с нами бесплатно занимался, хоть Владимир Борисович предлагал ему деньги. Но ни разу ещё я не слышала, чтобы Роман Иванович говорил так сухо и беспощадно, даже на свою любимую тему…
— Ну так что же, Света? Кем хочешь быть, человеком или недочеловеком?
— Роман Иванович, научите меня, пожалуйста, делать мысленную защиту.
— То есть защищать свои мысли от постороннего воздействия?
— Нет, я имею в виду — защищаться от нападения. Чтобы лезет на тебя кто-нибудь — а ты ему р- раз! — по мозгам!
Он молчал так долго, что мы прошли всю Персиковую улицу. Перед поворотом на Симферопольскую, которая вела к станции, он сказал:
— Не буду я тебя этому учить, Светлана.
— Почему?
— Ты к этому не готова. Подумай, ты же говорила сама, что если бы научилась читать чужие мысли, то не удержалась бы от соблазна делать это без спроса. Как же ты сможешь удержаться не наносить ментальные удары направо и налево?
— Но если на меня нападают!
— Это будет всё равно, как при покорении Америки. У индейцев — луки со стрелами, а у испанцев — ружья. Отвечай тем же оружием, что есть у противника.
— Ладно, — буркнула я. — До свиданья…
Я хотела ещё спросить у него, как можно человеку внушить отвращение к водке, потому что Олег напивается всё чаще и чаще, скоро совсем пропадёт, но разве можно разговаривать, когда ты просишь помочь, а тебе вместо этого начинают вкручивать про всяких индейцев… Между прочим, индеец-то как раз я! Только Роман Иванович этого не понимает. И не поймёт. Наверняка ни разу в жизни его не держали за шею, словно щенка — за шкирку, так, что ты абсолютно ничего не можешь сделать! По его мнению любой экстрасенс стоит выше даже самого сильного обычного человека…
Провожая учителя, я ушла в совершенно противоположную от дома тренера сторону, и сейчас мне надо было возвращаться через всё село. На половине пути заметила ещё один признак своей трусости и противно стало — до ужаса: вместо того, чтобы идти нормально, как все люди ходят, посреди улицы, я скрываюсь в чёрной тени заборов.
Ну да, конечно, надо быть маленькой, серенькой и незаметной!
Мне стало горько и обидно, на глаза набежали слёзы и пришлось долго не моргать, чтобы высохли, не потекли они по щекам…
Всякий раз, заходя домой к Владимиру Борисовичу и тёте Оле, я поражалась, какой крошечный у них дом, и как мы все в нём, даже маленькие, помещались раньше? Кухня и две комнаты. В одной — спальня, в другой — диван, телевизор и книжные полки. Книги по спорту, по коневодству, и просто о лошадях, художественные — Владимира Борисовича, альбомы картин и книги по искусству, собрания сочинений в тёмных обложках — тётиолины. Есть и общие — детективы и фантастика, но их совсем мало.
Я прошлась вдоль полок, выбирая, потом крикнула:
— Владим Борисыч, можно, я фотографии посмотрю?
Тренер отозвался из кухни:
— Конечно, бери. Посмотри, а где-то через час поедем.
Фотографии у Владимира Борисовича были наклеены в строгом хронологическом порядке. Я вытащила три тяжёлых альбома в бархатных обложках, забралась с ногами на диван и начала рассматривать. Конечно, не в первый раз, как только мы попадаем в яблоневский дом, кто-нибудь обязательно лезет на нижнюю полку в шкафу, но всё равно было интересно.
Вот мальчишка гордо позирует верхом на обычной рабочей лошадке. Потом соревнования. Препятствия невысокие, меньше ста сантиметров. И только по тому, что эта фотография — в альбоме тренера, можно догадаться, что пацанчик на длинногривом коньке, прыгающий «каменную стенку» — наш Владимир Борисович. Под снимком фломастерная надпись красивыми буквами, тётя Оля писала: «Осень 1960 года». С ума сойти, как это было давно!
Следующая фотография — шестьдесят второго года.
Дальше на каждый год становилось больше снимков, препятствия делались выше и Владимира Борисовича можно было уже узнавать по лицу, а не только догадываться.
Какой он был тогда красивый! Нет, он и сейчас очень даже ничего, но тогда у него не было высоких
