воды. Лишь рев движков да внимательные глаза
— Пора! — громко скомандовал Лишнев.
Дима чуть замешкался и потому увидел не только вертолетный винт, который появился над сопкой. В лучах засыпавшего солнца блеснули стекла кабины. Клокову показалось, он успел заметить людей с биноклями, изучавших скалы.
Вода сомкнулась над головой. Дима присел на корточки. Зажал нос пальцами и закрыл глаза. Было очень холодно, но страх перевешивал все. Беглецы сумели не только вырваться из лагеря, но и классно ушли от погони. Продержались около суток. Теперь было бы глупо умереть от случайности. Только не хватало ненароком «стравить» воздух…
Он долго просидел так. Легкие уже захлебывались от недостатка кислорода, как вдруг мысли о вертолете отошли на второй план. Дима испугался. Лишнев не сказал — насколько долго следует находиться под водой. Когда можно выныривать на поверхность, чтобы глотнуть воздуха? Ведь не хотел же Костя, чтоб все утонули? Пора или не пора?
Дима продержался, сколько получилось. И даже через силу, с трудом борясь с кислородным голодом — немного еще. А потом с шумом вынырнул на поверхность, стал хватать воздух широко открытым ртом. Отдышался, протер глаза. Оказалось, его коллеги уже находились на берегу и занимались тем, что отжимали одежду.
— А мы думали, ты в «тюлени» готовишься, — насмешливо сказал Лишнев.
Дима не понял.
— Это у американцев, — пояснил Доценко. — Самый крутой спецназ — морские «тюлени». SEAL.
— Ныряют и не дышат, — добавил Лишнев.
Дима обиделся, стал молча выбираться на берег. Уж если вылезли сами — могли и его толкнуть! Откуда он знал, что вертолета улетел?
— Холодно, — пробормотал Фокин.
— Терпи, святой отец! — весело отозвался Лишнев. — Лучше холодно, чем мертво. Тем более, при твоей комплекции — грех жаловаться. Вон, студенту труднее. Да, Клоков?
Дима не отозвался. Стянув с себя одежду, он со злостью отжимал штаны.
— Тебе бы платье пошло, — глянув на Дмитрия, заявил Константин. — Не пробовал?
Клоков недоуменно посмотрел на лидера группы.
— Губы надул, чисто баба, — пояснил тот. — Вот еще платье — и в самый раз!
Доценко посмотрел на Клокова, потом на Лишнева, но промолчал.
«Нет, этот верзила не изменился. Ничуть!» — мелькнуло в голове у Дмитрия.
— Все, оделись! — приказал спецназовец.
Люди принялись натягивать на себя влажную холодную одежду. Дима выполнил команду, стиснув зубы. Будь его воля — ни за что бы не стал цеплять на себя мокрые штаны, футболку и свитер. Это хуже, чем пытка.
— Сушить вещи придется на ходу! — пояснил Лишнев. — Согреваться тоже. Огня нет и не будет. Двигаемся быстро! Разогреется тело — просохнет и одежда. Давно проверено.
И они снова побежали вперед. Теперь никого не требовалось подгонять. В это время года ночи в Мурманской области, за Полярным кругом, холодные. То и дело температура опускается ниже нуля градусов, хотя в светлое время суток весна похожа на настоящую. Ночью все по-другому. А если не повезет и случится сильный ветер, так вообще можно сойти с ума от озноба…
— Привал! — скомандовал Лишнев, опускаясь на землю.
Все присели, и только Клоков остался стоять на ногах. Он был самым худым из беглецов, запаса подкожного жира — никакого. И потому купание в ледяной воде далось труднее, чем другим.
— Ты чего? — спросил Марат.
Дмитрию абсолютно не хотелось признаваться в собственной слабости. Шутки Лишнева — по поводу и без — уже надоели. А потому рыжеволосый парень с трудом, скорее, из упрямства, опустился на камень. Чуть в стороне от всех. Лишь бы только никто не понял, как ему плохо. Но Марат догадался.
— Знаешь, — абсолютно серьезно сказал он. — Человек — очень загадочное животное. Способен вынести такое, о чем и помыслить страшно. Вот у меня был случай. Много лет назад. Только-только призвали на службу, срочную. Второй или третий месяц шел. Нас на стройку бросили, стены штукатурить. Фиговая работа — целый день на одном месте, почти без движения. Мы в легких гимнастерках, а тут вдруг погода изменилась. Дождь, ветер. Похолодало. Нас промочило с головы до ног.
Мы все трясемся, а деваться некуда. Нас туда с утра на машине забросили, обещали забрать только вечером. И ни укрытия, ни чего-то похожего. Каркас будущего дома — голые стены. И мы с мастерками и валиками. Дрожим, значит. Я на «деда» смотрю, что с нами на стройку приехал. Мы трясемся — а он нет. Словно бы не чувствует холода. Мы чуть с ума не посходили. К середине дня уже ни о чем думать не могли, только о тепле. А он — нормально.
Ну, ясное дело, все к нему. Скажи, мол, как так? Ты что, железный? А он в ответ: «Устав читали? Там что записано? Надо стойко переносить тяготы и лишения воинской службы». И всё тут. Я тогда подумал — издевается, гад. Нет! Оказалось — нет! Это я уже потом понял, после десятого подобного случая. Знаешь, так бывает. Иногда думаешь: не выдержу. Не хватит сил. Человек не способен пережить такое… А тебе в ответ: надо стойко переносить тяготы и лишения воинской службы! И постепенно привыкаешь. Учишься находить спасение в этой простой фразе.
Не веришь? Бывает, зуб даю! Наверное, так в Китае и Японии тренируют волю бойцов. Постепенно увеличивают нагрузку, до запредельной. И говорят: ничего, сдюжишь. Ты в ответ: да как же, братцы?! Это ж невозможно! Не поверят… Услышишь: ищи спасение в себе.
— Хочешь — в Боге, — добавил Фокин. — Если так легче.
— Двинулись! — дал команду Лишнев. — Марат, замыкающим. Теперь веду я.
И они снова побежали вперед… «Стойко переносить тяготы и лишения», — повторил про себя Клоков. Теплее не стало. Ничуть.
А потом был еще привал. За ним — новый, длинный рывок. И Дима вдруг понял, что ему больше не холодно. Клоков потрогал одежду и не смог понять: влажная она или нет? Тело было горячим, липким. От пота?
— Привал! — скомандовал Лишнев.
Они завалились на мох, тяжело дыша. На каждом переходе двигаться было труднее и труднее. Сил оставалось все меньше.
— Тут пожрать нечего? — вдруг спросил Лишнев. — Никто не знает полуострова? Грибы, ягоды, зверье какое?
Клоков лишь помотал головой, а Марат удрученно вздохнул:
— Неа!
— Нет или не знаете? — уточнил Костя.
— Не знаем, — ответил Марат. — А ты что, не помнишь? Леха-Гестапо в бараке об этом расспрашивал Салидзе!
— Когда? — искренне удивился Лишнев.
И тут его сотоварищи вспомнили: во время разговора Константин находился между жизнью и смертью. Где-то посередине. Только «волшебство» Фокина позволило спецназовцу вернуться в мир людей.
— Для ягод рано, — пояснил Святослав. — Для грибов — тоже. А что касается зверья — думаю, здесь его так распугали пограничники да моряки Северного Флота, что к нам никто не подойдет. Рыба в озерах может быть.
— Рыба, — мечтательно протянул Доценко. — Говорят, северные народы ее сырой едят.
— Да, и частично протухшей — тоже, — отозвался Фокин. — Ловят, в листья заворачивают и в землю закапывают. Чтоб с «душком» была. Получается очень вкусно, кстати. Но тут надо точно знать, как готовить.
— Нельзя думать о еде, если ее добыть невозможно, — вдруг сказал Лишнев. — От этого только хуже становится. Проверено.
