Полковнику разговор нравился все меньше.
'Черт - подумал он. Теперь, похоже, выясняется, что руководство Корпуса еще и наводчиками у урки подрабатывало. Убийства, разбои, что еще? Не зря с утра настроение поганейшее'.
И тут же, независимо от течения серьезнейшего разговора, в голове возникли строки:
И автоматически кивнув начальнику, поэт, на секунду взявший верх над контрразведчиком, тут же продолжил:
'Вот уж точно, средневековье. И кровью отливает, вот именно. Предлагал же мне Иванов - иди ко мне, на Жандармские курсы. И почему отказался? Учил бы молодежь плану розыска да допросной тактике'.
А Коттен после паузы продолжил:
- Часть добытого Флеш переводил на особые счета, для финансирования наших операций. Особенно поначалу, когда еще представлял себя фигурой идейной, реакционно-монархической. Бюджет Охранного тогда расточительностью не отличался, да и весь государственный… Ну не было денег у державы! - со злостью выговорил Коттен. Не было! И чтобы работать, пришлось поддерживать в Дубинине чувство причастности к защите трона. Такое, знаете, не впрямую, полунамеком, ощущение, что на нем и государь и государство держится. Человек же себя мазуриком никаким не считает, ему завсегда оправдание перед собой иметь надо. Ну а лучше патриотизма - что тут придумаешь?
'Да - мысленно согласился Николай Степанович. Ты делаешь из человека помощника, корежишь ему душу, развиваешь в нем охотничий азарт. А взамен даешь почувствовать избранность. Чувство потаенного превосходства над остальными. Всегда, даже когда это мелкий 'инициативник', осведомляющий околоточного о том, с какого лотка бабы яблоками с недовесом торгуют. Понятно, почему Фридрихович так раскис. Наверняка сам вербовал Флеша. Так всегда бывает - ведь с серьезным агентом сближаешься, самое заветное о нем порой узнаешь, не чужим тебе уже человек становится. И потом его, даже и за преступление тяжкое - сдавать тяжело. Предателем себя ощущаешь'.
Сейчас, несмотря на услышанные тайны, он - опытный розыскник и агентурист, понимал начальника. И мог только жалеть коллегу.
'Вступать в благословенную дьяволом связь, а наша работа - именно дьяволом отмечена, души людские переменяем, так вот - это опасно. Всегда, даже если и наружу не выйдет. Ломая чужую душу - изменяешь свою.
Что-то меня последнее время на философию потянуло - подумал Гумилев, и усмехнулся этой мысли. Возраст?'
Полковнику было сорок восемь лет. Из них он два года воевал, год служил военным агентом, а последние семнадцать лет состоял в жандармах. Поведанное генералом его не смутило. Удивило, да. Но не возмутило. В рассказе присутствовала железная логика профессионала. Человека, защищающего отечество. Любыми путями… эффективными, разумеется. Хотя услышанное слегка ошеломляло - все же, этакие методы были чересчур даже для жандармского корпуса.
Мысли снова унесло в сторону, смешало с рождающимся стихотворением. После строчки о средневековье перед глазами немедленно всплыли соответствующие разговору персоны этого самого средневековья, и пришло рифмованное, в такт разговору продолжение:
'Да уж - тихо вздохнул он про себя. Рыцари… Защитники империи, опора строя… Вон, напротив такой сидит. Какие уж тут, в наше время, рыцари. Как это Глобачев говорил: 'не идут ангелы в Корпус, крылья испачкать боятся'. Верно… А в строфе это будет… пожалуй, вот:
Нет, не то. Логика хромает… Ладно, хватит - оборвал он себя. К делу. Придется искать Дубинина, это ясно. Но вот вопросы…'
И он немедленно спросил у терпеливо ждущего генерала:
- Ваше высокопревосходительство, и все же. Почему мы уверены, что у Флеша нет денег? Это первое, и второе: если я правильно понял, устроить ему побег могли Глобачев или Мартынов, так?
Собеседник молча кивнул.
- Но зачем? И какая цель сейчас стоит передо мной? Найти - понятно. И?
- Денег у него точно нет - повторил Коттен. Я ручаюсь. Максимум - какой-то запас в несколько тысяч. Побег кроме нас троих устраивать некому, хотя… я ничего не могу исключить. Но Акатуй - наша вотчина! Не мог там никто другой воду мутить. А цель…
Он в который уже раз вздохнул, и понизив голос сообщил:
- Государь при смерти.
- Точно? - невольно вырвалось у полковника.
- Точно - кивнул старик. И я не знаю, зачем вытащили Флеша именно сейчас, но чувствую, понимаете, Николай Степанович? Чувствую, что это связано. Что-то затевается. Не знаю что, но не стал бы никто из них по мелким поводам так рисковать. А зачем, сами посудите, может понадобиться Флеш? Специализация у него, знаете ли, одна - душегубство. Я предполагаю, что он должен убрать какую-то влиятельную особу. Ну, может, устроить взрыв, или поджог, или там, еще какой-то теракт, но это вряд ли.
Коттен тоскливо посмотрел в окно, опять вздохнул, и продолжил:
- А цель - понятно, какая цель. Вы должны обезвредить Дубинина. Любыми средствами, слышите голубчик? Лю-бы-ми. И узнать, кто и зачем его освободил. Если последнее не получится - ну что ж… Будем надеяться, что убрав Флеша эти планы мы сорвем.
- Вы разговаривали с… остальными?
- Конечно - генерал пожал плечами и впервые за время разговора чуть улыбнулся: Они озабочены.
- Ясно - хмыкнул в ответ Гумилев. В профессионализме Глобачева и Мартынова, начинавших в охранке еще задолго до войны он не сомневался. Надеяться на их прокол или признание не приходилось.
