С точки зрения методологического анализа, совершенно ясно, почему появились те неясности и наивности, которыми страдают построения брошюры 'Европа и Человечество' кн. Н. С. Трубецкого. Конструкции кн. Трубецкого потому приблизились по своему характеру к проповеди культурной слабости, что автор их игнорирует значение силы как движущего фактора культурно-национального бытия. 'Самое простое и наиболее распространенное доказательство (большего совершенства романо-германской цивилизации по сравнению с культурой 'дикарей') заключается в том, что европейцы фактически побеждают дикарей. Грубость и наивность этого доказательства должна быть ясна для всякого объективно мыслящего человека. Этот аргумент ясно доказывает, насколько поклонение грубой силе, составляющее существенную черту национального характера тех племен, которые создали европейскую цивилизацию, живет и по сие время в сознании каждого потомка древних галлов и германцев… Разбирать логическую несостоятельность (этого довода), конечно, не стоит… Европейцам постоянно приходится признавать, что победа весьма часто выпадает на долю народов 'менее культурных', чем побеждаемые ими туземцы'. Тирада о 'грубости и наивности' приводимого доказательства достойна занять место в любой из речей Ллойд Джорджа о 'целях войны' против Германии, речей, которые ныне, в исторической перспективе, можно считать несравненным образцом человеческого лицемерия. Но уместна ли такая тирада в рассуждении, претендующем на философскую беспристрастность? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы должны вернуться к кругу мыслей, уже отчасти затронутому нами при анализе 'принципа равноценности и качественной несоизмеримости всех культур и народов земного шара'… Мы должны установить, что оценку большего или меньшего 'совершенства' той или иной цивилизации можно производить с разных точек зрения. Можно производить ее, например, с точки зрения нравственной идеи о Добре и Зле, поскольку эта идея осуществляется в явлениях культуры. С этой точки зрения, несостоятельность ссылок на фактические победы европейцев над 'дикарями' как на мерило 'совершенства' культуры тех и других ясна без дальних объяснений: с этой точки зрения, такие ссылки прямо-таки нелепы. Но если область суждений о Добре и Зле признать областью, подчиненной принципу 'философской свободы' — то придется констатировать, что эта область вообще не допускает существования логически общеобязательных суждений… Дело будет обстоять иначе, если оценивать степень совершенства культуры, например, с точки зрения развития эмпирической науки. С этой точки зрения, допустима градация культур по признаку богатства эмпирически-познавательного материала, накопленного каждой данной культурой. Но возможно оценивать степень 'совершенства' культур также и по признаку относительной устойчивости или силы, которую они обнаруживают при взаимном соприкосновении… Все признаваемые европейской наукой 'великие культуры древности' были разрушены именно 'варварами'. Следует добавить, что в тех случаях, когда 'великие культуры' были разрушаемы 'варварами', эти последние в свою очередь испытывали на себе влияние 'разрушаемой' ими культуры. Из всего этого следует, что признак наибольшей силы устанавливается по-разному в разных отраслях человеческой культуры. В некоторых случаях одна и та же культура имеет в отношении другой и военно-политическое преобладание и преобладание культурного влияния (как это случается при соприкосновении современных европейцев и 'дикарей'). Но в других случаях одна культура, более сильная в военно-политическом отношении, является более слабой в отношении культурных влияний (как это имело место при разрушении 'варварами' 'великих культур древности'). Фактические победы европейцев над 'дикарями' как доказательство большего 'совершенства' европейской культуры по сравнению с культурами 'дикарей' следует толковать в смысле большего 'совершенства' культур с точки зрения силы. В таком смысле этот довод не заключает в себе ничего иного, кроме простого констатирования факта, но притом факта, чрезвычайно существенного в общем строе человеческой культуры.
Существенность этого факта заключается в том, что выживают и приобретают историческое значение только те культуры, которые при соприкосновении с другими оказываются достаточно сильными, чтобы отстоять свое существование хотя бы в одном из указанных выше отношений — или в военно- политическом, или в отношении культурных влияний. В ином случае культура исчезает, как исчезла культура инков и ацтеков или столь отличных от них огнеземельцев и тасманийцев… Также и максима национального бытия, которую мы формулировали в предыдущем как 'своя идеология, безразлично, свои или чужие техника и эмпирическое знание', приложима только к тем народам, которые проявили устойчивость и жизнеспособность в культурном своем существовании. Ибо возможна ли 'своя идеология' у народа, который не способен ни милитарно защитить свою самостоятельность, ни противостоять — в той или иной степени — чужим культурным влияниям?!. Между тем в отношении такой защиты и противостояния народы мира никогда не находились и не находятся и сейчас в одинаковом положении и располагаются по этому признаку скорей в порядке 'лестницы', чем 'горизонтальной плоскости'… Это обстоятельство определяет нашу оценку той концепции соотношений романо-германской и неромано- германских культур, которую мы находим у кн. Н. С. Трубецкого. Кн. Трубецкой говорит о 'Европе и Человечестве', причем 'Европа' — это романо-германцы, а 'Человечество' — это совокупность 'славян, китайцев, индусов, арабов, негров и других племен… без различия цвета кожи' (стр. 76). 'Надо всегда и твердо помнить, что противопоставления славян германцам или туранцев арийцам не дают истинного решения проблемы и что истинное противопоставление только одно: романо-германцы и все другие народы мира, Европа и Человечество' (стр. 82). Призыв бороться с 'кошмаром… всеобщей европеизации' обращен именно к 'Человечеству'. Такова постановка проблемы у кн. Трубецкого, игнорирующего, как мы видели, признак силы в вопросах соотношений человеческих культур. Можно ли признать такую постановку правильной с точки зрения признания силы как основного движущего фактора в данной отрасли человеческого бытия? С этой точки зрения, чтобы бороться с 'кошмаром… европеизации', тому или иному народу недостаточно просто существовать в качестве одной из составных частей 'Человечества', но нужно иметь возможность противопоставить романо-германской культуре свою равносильную ей культуру — культуру, которая помогла бы данному народу отразить manu militari политические поползновения романо- германцев и свести на нет преобладание культурного их влияния… Иными словами, чтобы свергнуть 'иго' романо-германской культуры, нужно иметь не только желание, но и силу это сделать… И призыв, обращенный к 'Человечеству', — освободиться от гипноза 'благ цивилизации' — может иметь реально- эмпирическое значение только в том случае, если будет доказано, что все народы, составляющие 'Человечество', действительно имеют потребную для этого силу… Нам кажется, что к настоящему моменту такое доказательство невозможно. Весьма многие народы — не говоря уже об австралийцах и папуасах, но даже негры, малайцы — имеют весьма небольшие шансы успешно сопротивляться романо-германской агрессии.
Поскольку не нарушена установленная ныне взаимная связь всех частей земного шара, постольку для этих народов существует только одна возможность: смена романо-германского ига каким-либо иным. И потому, с точки зрения реально-эмпирической, призыв к культурной эмансипации, поскольку он обращен ко всему 'Человечеству', есть мистическое desideratum, но никак не программа, имеющая данные на осуществление в ближайшем будущем… И однако же нет дыма без огня… Каждое явление, в том числе и явление духовной жизни, связано с той эмпирической обстановкой, среди которой возникло, и отражает ее в себе. Поэтому, даже с совершенно абстрактной точки зрения, следовало бы задаться вопросом: не служит ли появление призывов к эмансипации, подобных призыву кн. Трубецкого, признаком, что в некоторой эмпирической национальной среде, а именно той, где этот призыв раздается, возникли условия, определяющие собой возможность осуществления такой эмансипации?
Для мышления, учитывающего эмпирические возможности, противоположение 'Европы и Человечества' как программа борьбы за культурную эмансипацию есть звук пустой. Но не стоит ли за построениями кн. Трубецкого реальность некоторого иного противоположения?.. Если вникнуть в идеи кн. Трубецкого, то, как нам кажется, не может остаться сомнения, что за ними стоит такая реальность. И эта реальность есть противоположение Европы и России… Кн. Трубецкой сознает, что некоторые свои положения он мог бы 'обильно иллюстрировать примерами из русской истории и русской действительности'. Но от этого пострадала бы 'ясность общего плана'. Между тем некоторые части брошюры кн. Трубецкого написаны не только, между прочим, и о России, но именно о России. Таковы, например, наблюдения над результатами приобщения к европейской культуре. Именно русские весь XVIII и XIX век оценивали 'свой народ и культуру… с точки зрения романо-германца'. Другие 'европеизируемые' народы, например японцы, по признанию самого кн. Трубецкого, непричастны к подобному уничижению своей духовной личности. Именно в русском народе в XVIII и XIX веках 'каждое поколение жило своей особой
