Во французском средневековом эпосе Роланд — несомненно центральная фигура. Однако истории он почти неизвестен. «Исторические источники, точно по уговору, молчат о маркграфе Хруодланде,— пишет Б. И. Ярхо.— Он не издал ни одного распоряжения, не засвидетельствовал ни одной грамоты, не сделал ни одного пожертвования на церкрвь, ничем не проявил себя в делах управления. Ни до, ни после Эйнхарда никто о нем не упоминает» 11.
В XI в. Роланд становится героем знаменитой песни, которая все события представляет совсем в ином свете, чем у историка Эйнхарда. В песне поход Карла Великого в Испанию 778 г. превращен в семилетнюю войну. Небольшая стычка, произошедшая ночью с басками, а не с арабами, превратилась в славную битву. Даже самые известные участники исторического побоища (королевский стольник Эггихард и пфальцграф Ансельм) были забыты, хотя по положению они были выше Роланда. Никому не известный Роланд, упомянутый лишь в нескольких словах -Эйнхардом как современник и приближенный Карла Великого, был превращен в покорителя почти всей Европы и в племянника императора.
' Нельзя не согласиться с проф. Баура, что ничто так не разрушительно для исторического происшествия, воспринятого эпосом, как фантазия одаренного певца. Он комбинирует мотивы, изменяет действие так, как ему кажется лучше для повествования. Будучи поэтом устной системы, гусляр должен подчиняться законам устной композиции. Композиционная схема весьма часто видоизменяет до неузнаваемости то, что могло бы быть историческим событием.
Разочаровавшись в исторических идентификациях 12, многие фольклористы Запада обратились к казалось бы обанкротившейся теории мифологического происхождения эпоса. Нельзя не вспомнить слова исследователя германских сказаний Свенда Грундтвига, уверявшего, что «немецкие ученые терпят крушение о Сциллу мифологических толкований, в то время как скандинавским исследователям непрестанно угрожает Харибда исторических интерпретаций» 16.
Героическое сказание не является, конечно, смешением мифа и истории; сущность народного эпоса — поэтическое выражение событий, преображенных фантазией и подчиненных традиционной устной эпической технике} и нормам эпических воззрений коллектива. Поэтому для понимания эпических песен важнее всего свидетельство о верованиях и политических воззрениях народных масс. Всякий народный певец стремится сообщить своим слушателям занимательное повествование. Вук Караджич писал: «Истиною является то, что в народных песнях (как, впрочем, и во всех остальных) не следует искать подлинной истории; но повествование, которое в юнацких песнях самое главное, и в песнях хорошего ¦певца никогда не противно здравому народному, ему свойственному, разуму» 13.
Герхард Геземанн, исходя из наблюдений Радлова, И. Майера, Хойс-лера и Мурко, показал на многих примерах, что песни южнославянских гусляров подвергаются определенной стилизации. Исторические события стесняются рамками эпической техники. Так, например, в начале первой мировой войны в сербском военном госпитале в Карагуевце гусляр воспел смерть на, поле брани сына одного из врачей. В начале песни два воройа с окровавленными крыльями и клювами опускаются на крышу казармы. Полковник спрашивает зловещих птиц, откуда они прилетели 14.
Реальные события подчиняются схемам, которые весьма медленно эволюционируют. Эта стилизация песни «может затронуть самую структуру исторических происшествий» 1В. Филипп Вишнич, знаменитый гусляр времен Вука Караджича, несомненно прекрасно был осведомлен о битве на Мишаре, однако вместо Сулеймана Паши Скопляка, командовавшего турецкими войсками, Вишнич говорит о Кулине- капитане (Мехмеде Куле-новиче из Боснии), который в противоречии с исторической истиной якобы пал на поле брани, пораженный рукой сербского вождя Карагеор-гия. Куленович был известен в сербских кругах и более «типичен» как беспощадный враг сербов, чем Сулейман Паша. Несомненно, такие трансформации происходили и в старых песнях, подвергавшихся к тому же целому ряду изменений при устной передаче в течение долгого времени. Над гусляром тяготеет традиция, заставляющая его представлять события такими, какими они должны были быть, а не какими они были в действительности.
Нельзя не согласиться с тем, что исследование структуры народных песен чрезвычайно важно для лучшего понимания эпоса, однако не следует преувеличивать значение «композиционной схемы». Особенно вызывают сомнения попытки отыскать «прасхемы» — занятие столь же бесплодное, как и теоретические восхождения исследователей старой школы к «первоначальному сюжету» при помощи мозаики различных вариантов.
Исследователь, стремящийся идентифицировать героев эпоса с историческими лицами, встречает на пути своем еще одно затруднение. Хроники, летописи, отчеты о путешествиях и даже архивные документы XV—XVIII вв. на Балканах нередко содержат сведения, почерпнутые из народных песен или устного прозаического предания (процесс: «из народа в книгу»).
Для людей средневековья не существовало резкого различия между летописью, преданием и героической песней15.
Сведения как из устных, так и из письменных источников могли рассматриваться как одинаково достоверные и дополняющие друг друга. Весьма вероятно также, что некоторые летописные повествования проникли в эпическую народную песню, что было необходимо для обновления памяти, особенно когда гусляр стремился перечислить королей из рода Неманьичей, или воскрешал предания о гибели сербского царства. Эти сведения он в большинстве случаев получал устно, от грамотных людей, каковых в сербском народе было гораздо больше, чем обычно предполагается (процесс «из книги в народ»). При .этом сами летописные сведения нередко были окрашены эпической традицией. Легко доступная народу кириллическая письменность не создавала той бездны между грамотеем и неучем, которую мы наблюдаем —при латинской письменности — в странах германских. Эти взаимосвязи важны для истории мотивов и сюжетов, однако заимствование книжных тем еще не определяет древности песен. Мы вполне уверены в том, что монахи и книжники не создали народного эпоса, хотя и оказывали на него некоторое влияние. Поэтому теория Бедье при современном знании техники устного творчества показала свою полную несостоятельность не только в, ее применении к сербской героической песне, но й в границах старофранцузского устного эпоса.
* * *
Мы приходим к заключению, что, дошедшая до нас, героическая народная песня южных славян насчитывает не более 500 лет.
Более древние мотивы следует рассматривать как реликты, вставленные в новые композиции, или продукты книжного влияния. В предисловии к изданию 1824 г. Вук Караджич писал: «Что же касается древности наших песен, я сказал бы, что наши женские (т. е. лирические и бытовые) песни старше юнацких, так как мало сохранилось юнацких песен древнее Косова, а от времен Неманьичей нет ни одной старой песни, в то время как среди женских может быть существуют песни, насчитывающие тысячу лет... Я думаю, что у сербов и до Косова существовали юнацкие песни старых времен, но эта перемена [турецкое иго.— И. Г.-К] тем сильнее потрясла народ, что почти все забылось, что существовало раньше, и лишь от этой поры люди начали снова рассказывать и петь». Заметим, что в этом процессе следует учесть закон «эпической памяти» с ограничениями, о которых мы уже говорили. Утрата старых и рождение новых тем объясняются в значительной степени также миграцией южнославянского населения в XV—XVII вв. Однако темы и мотивы — лишь часть эпической поэзии. Основа эпоса — система устной композиции — была древнее всех дошедших до нас сюжетов.
II. Циклы и сюжеты. Мусульманский эпос
Вук Караджич в своих изданиях не делил героические песни на циклы. Он довольствовался тем, что, следуя сюжету, а также именам героев, относил эпические песни к «древним, средним и новым временам». Песни легендарные и мифологические он причислял к древним. Впоследствии историки литературы стали различать в сербском эпосе циклы. Один из самых авторитетных сербских литературоведов начала XX в. Павел Попович писал, что юнацкие песни следует прежде всего разделить на «исторические» и «неисторические». Первые распадаются на девять циклов: Неманьичей, Косовский, Королевича Марко, Бранковичей, Црноевичей, гайдуцкий, ускоков, освобождения Черногории, освобождения Сербии 16. Он указывал также на то, что существуют еще «группы и подгруппы, охватывающие те песни, которые не смогли войти в
