более чем на 12000 стихов. Но для перемены стиля (а в этом главное) необходимо (как показали Хойслер и Баура, а для югославской эпики Шмаус) сильное развитие двухстороннего действия («два лагеря»).
Поскольку песня Меджедовича нам известна, можно заключить, что она не образует новых структурных особенностей (по сравнению с краин-скими). Сама ее долгота может быть лишь свойственной мусульманским гуслярам склонностью, далеко не всегда похвальной, к амплификации 47.
Не имея возможности в этой работе посвятить больше места проблемам мусульманской югославской эпики, скажем в заключение, что ее основной проблемой является художественный выбор. С мусульманскими песнями надлежит поступать так, как Вук Караджич поступал с сербскими. С этой задачей — как я полагаю — должен справиться в полной мере югославский исследователь, одаренный необходимыми литературными качествами, которому доступны хранилища неизданных записей народного творчества. Частично такое задание могут выполнить иностранные составители переводных антологий. Именно в сборнике мусульманских югославских песен ощущается недостаток у нас; недостаток этот следовало бы восполнить.
III. Исследователи эпоса и народные певцы
В 1774 г. аббат Фортис издал в Венеции историю своего путешествия по Далмации. В книге этого эрудита XVIII в. содержатся сведения об истории, географии и этнографии Далмации, описание ее городов и достопримечательностей, сведения о далматинских гуманистах и, наконец, запись на сербско-хорватском языке народной эпической песни — знаменитой «Хасанагиницы». Фортис дал также итальянский перевод песни. Его сочинение свидетельствует об.интересе к странам «восточным и живописным» (к которым причисляются в это время и Балканы), столь свойственном европейскому предромантизму.
Известно, что Гёте перевел «Хасанагиницу» и Гердер поместил этот перевод в 1778 г. в своем сборнике «Голоса народов» вместе с несколькими переводами песен Андрия Качича-Миошича (из его книги «Приятный разговор славянского народа», 1756 г.). «Хасанагиницу» переводили Вальтер Скотт и Пушкин (лишь начало). Мериме переложил «Хасанагиницу» на французский язык и создал знаменитый пастишь «Гюзла» (La Guzla, 1827), который ввел в заблуждение и Пушкина («Песни западных славян»).
В 1824 г. Яков Гримм писал: «Мы могли бы поставить их [сербские песни] прежде всего на ряду с испанскими песнями о героях, но мы их ставим даже выше последних». В 1827 г. в другом сочинении Гримм утверждал, что «со времени гомеровских поэм до настоящего времени нет по всей Европе ни одного явления, которое могло бы так ясно представить сущность и возникновение эпоса, как сербские народные песни»
gradski Medjunarodni Slavisticki sastanak». Beograd, 1957, st. 617—618. Интересны параллели Шмауса между мусульманской югославской эпикой и «Манасом». Справедливо его пожелание выйти на более широкие пути изучения структур югославской героической песни путем сравнения с эпосом среднеазиатским.
1 П. Попович. Обзор истории сербской литературы. СПб., 1912, стр. 98.
Первый начал систематически записывать и издавать сербские народные песни Вук Стефанович Караджич (1787—1864). Его деятельность протекала в благоприятную для изучения сербского фольклора эпоху романтизма. После частичных публикаций своих записей, с 1824 до 1833 г. Вук издал в Лейпциге и Вене четыре книги народных песен. Так называемое 3-е издание вышло в Вепе в шести книгах (1841— 1866); 4-е (государственное) издание появилось в Белграде в девяти книгах (1887—1902), охватывая и рукописное наследие Караджича. В настоящее время печатается второе государственное издание (еще незаконченное).
Сборники Вука Караджича справедливо почитаются классическими. В них напечатано подавляющее большинство художественно наиболее ярких песен, нам известных. Отбор, произведенный Буком Караджичем, свидетельствует о его прекрасном понимании репертуара современных ему гусляров.
Вук довольно точно установил географические границы распространения народной песни, которые, несколько сузившись с XIV в., оставались теми же и в конце XIX в. В западной части Сербии (ближе к Боснии) народная традиция в эпоху Вука была жива и поддерживала свободолюбивые настроения угнетенного народа, готовившего восстание против турок. На запад от реки Дрины по направлению к Адриатическому морю гусляров было больше; гусли встречались повсеместно.
Значительным центром эпической песни были Герцеговина и Черногория, где юнацкие песни пелись едва ли не в каждом доме. В южной и средней Далмации, в том числе и на островах, гусли также не были редкостью, и не только в сербской православной, но и в хорватской католической среде; юнацкие песни пели и священники обоих вероисповеданий. В северо-западных, примыкающих к Далмации провинциях, в мусульманских областях Краины, в Ровных Котарах эпические песни бытовали не только у католиков, но и у югославских мусульман.
Новейшие исследования показали, что сербский эпос был распространен в большей степени, чем об этом писал Вук, на северо-востоке, вверх по Дунаю, среди венгерских сербов. Эпические песни были записаны в северо-западной Боснии, в Санджаке, Македонии и Словении, что^ука-зывает на общее южнославянское распространение героического эпоса. Он был частично воспринят иноязычной средой — албанцами от сербов мусульман Боснии и Герцеговины. '
Первой книгою, которую издал в 1814 г. в Вене Вук Караджич, был «Малый простонародный славяно- сербский песенник». В предисловии к этому сборнику составитель рассказывает о том, как славяно- сербский пиита Лукиан Мушицкий (1777—1837) предлагал своим ученикам в Карловцах — одном из центров сербского просвещения —записывать те песни, которые они знали наизусть. Слова ученого архимандрита показались молодому Вуку насмешкой 48. Разве пастушеские песни могли интересовать Мушицкого, воспарившего на выси Парнаса, соперника Горация и Державина? .
Перейдя из Венгрии в Сербию, Вук нашел сборник песен Качича — Миошича «Приятный разговор народа славянского» (1756). Не лишенные таланта подражания народной эпике, этого далматинского автора XVIII в. показали Вуку, что народная поэзия достойна благосклонного внимания образованных людей. С собою из Венгрии Вук захватил некий русский песенник. «Читая сборник, — вспоминает Вук,— я захотел узнать: одни лишь русские имеют такую и притом столь большую книгу песен? Или и другие народы также имеют, и лишь мы, сербы, не имеем?»
Этот «большой русский песенник» — несомненно, сборник Кирши Данилова. Вук не расставался с ним и в Вене. Весьма вероятно, что сборник Кирши Данилова привез из России в 1811 г. Савва Текелия, меценат венгерских сербов 49. Именно Текелия, будучи в Карловцах в 1813 г., рекомендовал Мушицкому собирать сербские песни «по российскому примеру».
Не исключена также возможность, что Вук получил русский песенник от Стефана Живковича, сербского деятеля просвещения, состоявшего на русской службе. Напомним, что Живкович содействовал переезду Вука из Панчева в Вену.
Давно уже следовало обратить внимание на систему записи и принципы издания, которые выработал Вук. За последнее время югославские исследователи изучили рукописи Вука, хранящиеся в архиве Сербской Академии наук в Белграде. Обычно Вук, издав тексты, уничтожал свои и чужие записи, которые ему присылали его сотрудники. Он постоянно искал «лучших певцов» и часто годами не печатал те варианты песен, которые не считал достаточно совершенными. Сам Вук происходил из области, давшей несколько известных гусляров. «Я родился и вырос,— пишет Вук,— в доме, где и дед, и дядя, и другие герцеговинцы, приходившие к нам зимовать, всю зиму пели песни или их сказывали; затем я слушал с большой охотой и радостью песни в лагерях (Карагеоргия.— И. Г.-К.) на Дрине и Лозинце (1804—1807 гг.), а также в Кладове (1811 г.), в Неготине и Брзой Паланке (1812—1813 гг.), разыскивал гусляров и приглашал их к себе» 50.
Из собранных рукописей Вук выбирал для печати лишь те песни, которые он считал лучшими («добре песме»), «всегда поступая как строгий в своих суждениях составитель антологии» 51. Для некоторых песён он не находил вариантов близких к тем, которые он слышал в молодости. Менее художественные варианты Вук публиковал лишь в тех случаях, когда песня представляла значительный исторический интерес. Он считал, что было бы неразумно печатать «скверные и глупые песни» («песме р!)аве и луде»). Таким образом, песнями, заслужившими
