полное одобрение Вука, можно считать лишь те, которые он сам подготовил к печати и опубликовал в первых четырех книгах венского издания 1841—1862 гг., а также отредактированную им пятую книгу.
После Вука осталось столько неизданных материалов, что кроме этих пяти книг в новом издании присоединили еще четыре — без особого разбора и критики. Следует заметить, что в рукописях Вука сохранились лишь песни, которыми он не был вполне доволен, или же те, которые он еще не успел хорошенько просмотреть и обработать. На основании сохранившихся материалов и свидетельства самого Вука можно прийти к заключению, что Вук ни одну народную песню не считал чем-то законченным, прекрасно зная, что хорошие гусляры поправляют плохие песни, а плохие искажают хорошие. Песня в его представлении была произведением определенного гусляра, которого он, не стесняясь, квалифицировал как хорошего, среднего или плохого. Поэтому у Вука нет того «бережного отношения» к народному тексту, того фетишизма, который так свойственен новейшим ученым фольклористам. Он сам знал ремесло не хуже любого гусляра. Пропуски он заполнял из других записей, ошибки в ритме, и в диалекте и непоследовательность в повествовании исправлял. Редкое чувство меры и глубокое понимание народной поэзии способствовали тому, что Вук создал единственный памятник сербской народной поэзии. Мы должны простить Вуку, что он (правда, в редких случаях), не найдя хорошего песенного варианта, перелагал прозаическое повествование в стихи (как, например, в песне «Змей-жених»). Вуку следует также простить и некоторые неточности в сведениях, которые он давал о своих источниках; верно также, что он умалял или замалчивал заслуги своих сотрудников. Нам остается также пожалеть, что, сообщив чрезвычайно интересные сведения об одних гуслярах, он почти ничего не сказал о других 52. Нельзя все же не прийти к заключению, что ни один собиратель сербских народных песен XIX—XX вв. не имел его качеств и не смог дать сборника, равноценного классическому изданию Вука.
Успех Вука Караджича и большой интерес в Европе к сербскому народному творчеству способствовали тому, что в XIX—XX вв. и дилетанты и ученые занялись собиранием сербских народных песен. Некоторые из этих записей были изданы в солидных академических томах, многие — в легковесных провинциальных брошюрах. Образовались также большие фонды неизданных рукописей (особенно известна коллекция Югославянской Академии наук в Загребе). Значительное количество этих изданий и записей представляет — по авторитетному мнению В. М. Иованови-ча 53 — фальсификаты. Собиратели переписывали песни из сборников Вука, из календаря и альманахов, друг у друга, сочиняли длиннейшие тексты, которые уснащали рифмами. Известно, например, что в сборник Симе Милутиновича («Щевашце») внесены песни, сочиненные черногорским духовным и светским правителем Петром I. В сборнике Новицы Шаулича (Белград, 1929) встречаются ранее известные песни. Можно с уверенностью сказать, что большинство этих песен никогда в народе не пелось и является произведениями литературными, плодами досуга учителей, священников, мелких торговцев, школяров. На этом фоне чрезвычайно любопытна фигура гусляра Илии Дивьяновича, главного поставщика песен для известных сборников Боголюба Петрановича во второй половине XIX в. Дивьянович изучал старые книги, но держал в руках и новые, особенно сборники народных песен. Он мог тотчас же переложить в десятисложные стихи любой прозаический текст. Гусляр-начетчик дал Петрановичу более 40 ООО стихов! Он любил обращаться к древним временам и пел оНеманьичах и Косове. В его песнях, конечно, можно отметить и некоторые старые традиционные мотивы, но они теряются в перепевах книжных текстов; Дивьянович также довольно ловко составлял мозаику из уже известных и опубликованных песен. Ватро-слав Ягич отнесся к нему и Петрановичу с большим недоверием. Т. Маретич, написавший на рубеже XIX и XX вв. лучшие исследования о южнославянском эпосе, объявил всю продукцию Дивьяновича литературной выдумкой, имевшей мало общего с народным творчеством 54. Нам кажется, что для гусляров XIX—XX вв., в той или иной степени подверженных книжному влиянию, следует выработать специальный подход и отнестись к их песням без неуместных восторгов, но и без педантического ригоризма. В записях XIX и XX вв. после Вука нужно выделить два основных вида: песни, относящиеся к новым событиям (XIX—XX вв.), и песни, претендующие быть наследием седой древности.
Во второй половине XIX в. народная песня почти на всей территории, населенной сербами и хорватами (в Сербии и в Австро-Венгрии), становится обязательным элементом воспитания детей и юношества. В школах наизусть заучиваются десятки длинных текстов, и можно сказать, что к концу XIX столетия уже не встречается мало-мальски грамотного серба (не только в городах, но и в селах) или хорвата, который не знал бы наизусть нескольких песен из Косовского цикла, из цикла Королевича Марка. Конечно, к началу XX в. грамотность проникла далеко не во все углы южнославянских областей. Неграмотных было особенно много среди мусульман. Однако народная песня, попав из народных уст в книгу, стала оказывать сильнейшее влияние на устный репертуар гусЛяров.
Провинциальная сербская интеллигенция в XIX—XX вв., а также солдаты, унтер-офицеры, фельдшера во времена балканских и первой мировой войн сочиняли и печатали в провинциальных типографиях эпические песни, художественно весьма слабые, нередко перелагавшие военные реляции или газетный текст, длинные песни о Крымской войне, Русско-турецкой войне 1877 г. и, конечно, всех военных событиях, в которых Сербия и Черногория принимали участие в начале XX в. Эпос несомненно вырождался и умирал в новых культурных условиях на Балканах. Вспомним известные слова Маркса:
«Возможен ли Ахиллес в эпоху пороха и свинца? Или вообще «Илиада» наряду с печатным станком и типографской машиной? И разве не исчезают неизбежно сказания, песни и музы, а тем самым и необходимые предпосылки эпической поэзии с появлением печатного станка?»55
Между первой и второй мировыми войнами появилось множество гусляров, оплачиваемых разными политическими партиями и правительством, которых даже посылали для поддержки «народного духа» и патриотизма то в области Югославии, где сербское население было не в большинстве, то к рабочим иммигрантам во Францию, Бельгию, США. Они сочиняли песни о лицах королевского дома, о событиях русско-японской, балканской и первой мировой войн, подмешивая к этому основному своему репертуару и старую «классическую» песню, которой слушатели меньше интересовались, чем новыми.
Во второй половине XIX в. ученые обнаружили важный источник записей старых эпических песен, восходивший, вероятно, к концу XVII в., т. е. возникший за 100 лет до изданий Вука Караджича. Гильфердинг напечатал из дубровницкого сборника, хранящегося в францисканском монастыре, две песни; одна из них повествует о ссоре между женами Вука Бранковича и Милоша Кобилича 56, которая вызвала роковую ссору между мужьями. Миклошич в 1851 г. напечатал «Песнь о Свилоевиче», найденную в венском дворцовом архиве. Запись эта приписывается графу Петру Зриньскому (умер в 1671 г.). Занятия дубровницкой ренессансной литературой обнаружили, что песни долгого .стиха были известны уже в XVI в. В венецианском издании 1556 г. поэмы «Рыбная ловля» нобиля с острова Хвара — Петра Гекторовича помещено несколько записей народных песен, которые исполняли для него далматинские рыбаки «на сербский манер». Лиро-эпические песни были составлены десятисложным стихом. Песня «Королевич Марко и брат его Андрияш» сложена в среде гайдуков; в ней встречаются уже хорошо известные имена Королевича Марка и его брата Андрияша, который погибает от руки старшего брата при дележе награбленной добычи.
Сама тема свидетельствует об эволюции более старых песен о Королевиче Марке, которые, как можно с достаточной уверенностью предположить, пелись уже в XV в. В XVI—XVII вв. часто встречаются аллюзии на народную эпику, а также прямое подражание народной лирике 57 у поэтов Дубровника —Джоре Држича, Раньины, Златарича, Барако-вича, Гундулича. Так, например, в сатире Златарича на Фому Будисла-вича упомянуты эпические герои народной песни:
Ты затмил, о величавый,
Лучше всех мечом владея,
Вука, Огненного Змея,
Воеводу Янка славой58.
В поэме задарского поэта Юрия Бараковича «Славянская вила», вышедшей в Венеции в 1613 г., появилась одна из самых известных бугар-штиц — «Мать Маргарита».
Стих бугарштиц имеет обычно от 15 до 16 слогов, разделенных после 7-го или 8-го слога цезурой
