Прихрамывая, в дверном проеме показался второй сталкер. Этот был совсем не боевого вида: пузатый, пожилой, с жесткой черной щетиной на носатом и щекастом смуглом лице. Через защитные очки на мир смотрели его унылые, словно у крупной собаки, карие глаза. Одет пузан был в какую-то стеганую фуфайку, обшитую пластинами металла; на тыльной стороне запястья правой руки у него был прикреплен армган.
– Зачем кричал, Бордер? – все так же сварливо спросил он. – Валяется человек – и пусть себе валяется, да? Или сам убить не можешь?
– Убить успеем, – возразил Бордер. – Сначала поговорить бы надо. Не так часто к нам из-за Барьера гости приходят. Военный, лейтенант... Медик, правда, ну да это фигня, мало ли что можно на скафандр налепить. – Он оттолкнул ногой безмолвный, истекающий струями черного дыма биомеханизм, который отъехал на гусеницах к стеллажу и тихо стукнулся об него.
– Я действительно медик, – проговорил Володя, не ожидая, впрочем, от этого особенной пользы.
– Сейчас проверим. – Карапет подошел к нему поближе, воняя застарелым потом, присел на корточки, заглянул в глаза и потребовал тоном доцента-экзаменатора: – Расскажи-ка мне... э-э... ну, к примеру, о методах диагностики цирроза печени.
Володя на миг закрыл глаза, поразившись неуместности и неожиданности вопроса. Но отвечать следовало поскорее, и в мозгу привычно пришли в движение невидимые колесики, потащившие за невидимые нити из темных закоулков страницы давно прочитанных учебников.
– Значит, так... – забормотал Рождественский. – Начальным этапом диагностики при первом обращении больного к врачу является... является уточнение жалоб пациента и общий осмотр больного. Благодаря высокой компенсаторной возможности клеток печени развитие цирроза может долгое время оставаться бессимптомным. Однако большинство больных циррозом жалуются на общее недомогание, слабость, потерю аппетита, снижение веса, кожный зуд, боли в суставах, выпадение лобковых волос, снижение либидо, нарушение менструального цикла...
– Лобковых волос, надо же, – хмыкнул Бордер.
– Дальше, дальше, – ласково произнес толстяк, снимая с Володи пистолет. От него ощутимо пахло потом и чесноком. Откуда у них в Академзоне чеснок? – Какие еще симптомы?
– Н-ну... Часто присутствуют нарушения работы желудочно-кишечного тракта: тошнота, рвота, диарея, обесцвечивание каловых масс, непереносимость жирной пищи и алкоголя. Нередко у больных циррозом отмечается повышение температуры тела. Боли в правом подреберье являются классическим симптомом цирроза печени... – Володя замялся, но тут же вспомнил: – Как правило, боли тупые, ноющие. Появление болей связано... связано с растяжением капсулы печени, хорошо иннервированной блуждающим нервом. Увеличение размеров печени устанавливают при общем осмотре больного. Далее...
– Хватит, – махнул рукой Карапет и поднялся. Повернувшись к своему спутнику, уверенно сказал: – Бордер, он в самом деле врач.
– Тогда он нам действительно не нужен, – незамедлительно решил лысый Бордер.
Толстяк поднял исцарапанный армган.
Володя понял, что теперь ему уж точно крышка. Не было смысла даже бросаться на Карапета, потому что лысый энергик тут же испепелит его мощным зарядом. Поэтому военврач обреченно смотрел на внушительный нос смуглого толстяка с большой бородавкой на кончике, а в голове вертелся совершенно неуместный – или, наоборот, вполне своевременный – анекдот про нелепую смерть, которая пришла к мужику в клоунском наряде.
– Ну чего, я стреляю, да? – уточнил на всякий случай Карапет.
– Не, станцуй лучше, – раздраженным тоном отозвался Бордер. – Птичку-польку. Не нужен он нам, Карапет. Понял? Не ну-жен.
Карапет флегматично пожал плечами и прицелился в голову военврача.
Глава 4
Бандикут метался по разгромленному логовищу и отчаянно матерился.
– Ах ты, сука, доктор врач! – вопил он. – Молокосос хренов, тварь недоделанная! Чтоб у тебя перец отсох и яйца отвалились!..
В бессильной ненависти он то и дело пинал лежавшую в куче мусора металлическую раму, неизменно ушибал ногу, что удваивало поток проклятий, но тут же забывал об этом и продолжал суетливо бегать по пещере, пока рама снова не подворачивалась ему под ноги. Особенно огорчили маленького сталкера сломанная дверь и уничтоженная «репка». А когда он обнаружил разоренный пищевой склад, то сокрушенно обхватил руками голову, сел на матрас и принялся качаться взад-вперед, бормоча:
– А говорила тебе мама – не делай человеку хорошего, он потом тебе за это же самое в рожу-то и плюнет!
Покачавшись и побормотав минут десять, Бандикут слегка успокоился, хотя по его взгляду, время от времени взблескивавшему ненавистью, было видно, что ярость все еще клокочет у него в груди. Он старательно разгреб землю в углу, докопался до деревянной крышки, открыл тайник и сложил туда трофейные армганы. Потом подумал, почесал переносицу и вынул один обратно, прихватив несколько батарей.
– Сейчас я тебе задницу-то подпалю, – зловеще прошипел он, с характерным щелчком загоняя батарею в гнездо армгана. – Задницу-то. Никуда ты не денешься, куда ты из ТЦ денешься... никуда ты не денешься из ТЦ...
Продолжая злобно твердить: «Никуда не денешься, влюбишься и женишься!», сталкер тщательно проверил свою пушку жуткого вида, подхватил армган, кое-как забаррикадировал проем искореженной дверью и отправился на розыски беглеца.
– Почему это я вам не нужен?! – вдруг искренне возмутился Володя. Помирать Рождественскому совершенно не хотелось. – Ты, лысый! – Терять ему уже было нечего, поэтому он попер напролом.
– Стой, Карапет, – равнодушно велел толстяку Бордер. – Ну, лысый; дальше-то что? Лысые теперь запрещены? Ладно, это к делу не относится, но я тебе все же малость поясню. Вот скажи мне на милость, для чего ты нам, военный? Что ты можешь рассказать полезного? Ваши с нами обычно не церемонятся, чуть что – сразу огонь на поражение. Или ты думаешь, армия тебя выкупит? Да черта с два. То есть выкупить-то она выкупит, вернее, пообещает. Но как только мы тебя в условленное место доставим, там нас и хлопнут. Нас не должно быть на свете, военный. Сечешь? А мы – есть.
Карапет монолог товарища не слушал – раз больше никого пока не следовало убивать, он не терял времени даром и теперь по-хозяйски копался в останках биомеханизма-уборщика, что-то там уже деловито отвинчивал, разложив на полу набор ключей и отверток в матерчатом чехле с ячейками.
– З-зараза! – сердито пробормотал он. – Старье сплошное... Сто лет таких не видел, думал, переловили всех давно... Даже мю-фона нету, прикинь, да?
– Слушай, неужели тебе неинтересно, для каких целей я здесь? – с плохо скрываемой надеждой спросил Володя у лысого.
– Не-а, – покачал круглой головой Бордер. – Меня дела военных не интересуют. У меня здесь других проблем достаточно. С мафией проблемы, с Орденом проблемы... А от военных я стараюсь держаться подальше. Но ты не волнуйся, что на тебе толкового есть, так это мы и с трупа снимем...
– Однако ты со мной разговариваешь, а не стреляешь, – сказал военврач, стараясь говорить уверенно. – Значит, тебе все-таки интересно.
– Да я просто никуда не тороплюсь, – пояснил сталкер. – Карапету вон минут пять еще нужно, чтобы раздеть биомехов, и мне на это время надо себя чем-нибудь занять. Ладно, бухти, что ты там хотел сказать сверхценного, а потом мы тебя шлепнем, разденем и пойдем.
Похоже, Бордер отнюдь не собирался шутить. Володя всегда подозревал, что в сталкерской среде царят нравы, весьма далекие от нравов мирного времени, но факты оказались еще печальнее. И самым печальным, несомненно, было то, что они непосредственно коснулись его самого.
Тем не менее козырь у лейтенанта все-таки имелся, и он тут же его выложил, понимая, что отступать уже некуда и что если он и дальше будет тянуть, то вполне может оказаться на полу с простреленной башкой:
– Сегодня на Обском море пропал теплоход. Экскурсионный, на котором к Барьеру туристов возят. Сорок
