– Да какие они люди?! – горько восклицал дядя Толя, наливая себе в стакан с пивом сто граммов водки «Медведефф». – Не люди они, Володька! Помню, у нас в боевой группе был такой Паня, ну, Павел... ты понял, карочь... Так он отбился в ночи, то ли они его отловили... Карочь, на следующий день к Барьеру подкинули – нос отрезан, уши отрезаны, мужицкое тоже все отрезано, на груди вырезано – «Привет от Ордена»... Мы с ними тоже не церемонились, но мы-то люди. Поймали – к стенке, карочь, и только- то...
Володя вздыхал, глотая теплое пиво, и сравнивал рассказы отца на тему «Как мы сегодня попробовали приготовить улиток сплинандеро с орегано по-паросски» с героическими повествованиями дяди Толи Овсянникова:
– ...И вот мы такие идем, четверо всего, а он – навстречу! С автобус размером, карочь, и отовсюду пушки торчат, как на линкоре! Ну, думаю, пришла пора помирать, Анатолий. Потом, думаю, чего это? Я – человек, а оно – машина железная! И тут я его, карочь, из подствольника прямо в голову! И ребята еще помогли... Карочь, завалили мы его, а тут – второй! Они по двое ходят, если что. Ну, я и второго – с этим, правда, повозиться пришлось, шустрый оказался...
Нет ничего удивительного в том, что в результате Володя подал документы в военное училище, устроив предварительно домашний скандал. Отец пошумел-пошумел, призывая на голову непутевого отпрыска кары всех кулинарных богов, но в конце концов сдался. Не чужой все-таки, свое чадо, хоть и непутевое.
Срубили Рождественского тут же, на физподготовке. После чего добрый подполковник из комиссии посоветовал, бросив сокрушенный взгляд на круглый Володин животик:
– Я помню, помню, что вы на собеседовании говорили. Если все так серьезно, вам прямая дорога в военные врачи. Захотите – и Зона будет, и все что угодно... А на физику там не особенно смотрят, там голова нужна. Ну, и еще руки.
И действительно, в Военно-медицинскую академию Рождественский прошел без особого труда, хотя и с известными оговорками насчет желательной физической формы. Отец подарил ему на прощание блокнотик со сборником особо изысканных кулинарных рецептов и попросил, если не заладится, возвращаться – у них как раз некий Константиныч собирался на пенсию.
В Академии у Володи все складывалось удачно, он здорово сбросил вес, подтянулся, но любовь к хорошей кухне сохранил по сей день. Однако великим разочарованием стало то, что героический дядя Толя Овсянников оказался обычным складским сержантом, которого придавило какими-то ящиками в результате обрушения неправильно собранного стеллажа. Один из офицеров-инструкторов Академии знал его по Серебряному Бору и долго смеялся, когда Володя с придыханием пересказал ему ряд особенно впечатляющих приключений соседа.
Первой мыслью Рождественского было забрать документы и поехать на смену престарелому Константинычу, попутно высказав все, что накипело, броненосному военсталкеру дяде Толе. Но Володя решил остаться – из гордости, из юношеского упрямства, из нежелания продемонстрировать отцу свою слабость. И сейчас проклинал себя за это решение, представляя, что мог бы не валяться на груде раскисших склизких книжек, ожидая выстрела из армгана, а стоять у котла на кухне и помешивать поварешкой вкусно пахнущую солянку с каперсами...
Именно в этот момент на сцене появилось очередное действующее лицо.
Это был не бродячий робот-примитив с мозгами набекрень, а вполне дееспособный боевой охранный бот из числа тех, что периодически патрулировали окрестности академовского Тамбура. Обученный и перепрограммированный нанохозяевами, тускло поблескивающий синеватой вороненой сталью корпуса, смертельно опасный. Сталкеры, вероятно, сумели бы засечь его приближение вовремя, но слишком увлеклись разговором с военврачом, почуяв запах хороших денег – нет ничего занимательнее, чем разговор о хороших деньгах, – и бот нанес удар первым.
Более или менее свежие модели охранных ботов до Катастрофы оснащались преимущественно парализаторами, электрошокерами и прочими гуманными видами оружия, призванными не убить нарушителя, а обездвижить и успокоить его. Но данный механический блюститель порядка за несколько лет изрядно изменил штатную комплектацию – шокер превратился в мощный энергоразрядник, а толстые лапы заканчивались теперь пулеметными стволами крупного калибра, вероятно, снятыми с брошенной военной техники.
Володя заметил пришельца первым, но сумел только ткнуть в его сторону пальцем, моментально потеряв дар речи. Бордер оглянулся и вжался в стену, почти растекшись по ней, словно вампир из фильма ужасов. А вот Карапет оплошал. Его армган так и валялся на полу рядом с инструментами, при помощи которых он разбирал павших примитивов. Гортанно выкрикнув на незнакомом Рождественскому южном языке, толстяк метнул в бота отвертку, которую держал в руке, и кинулся к своему оружию.
Отвертка громко цокнула о корпус бота и отлетела в сторону. Биомеханизм не среагировал на нее, мгновенно оценив ничтожность угрозы. Он дал короткую очередь, и четырнадцатимиллиметровые пули разорвали в клочья грудь толстяка, отбросили его к наружной стене помещения, которая от сильного удара обрушилась и погребла тело под обломками кирпичей и штукатурки. Фуфайка с металлическим пластинами, понятное дело, удержать такой калибр никак не могла. Ноги Карапета, торчащие из-под свежего завала, судорожно дергались, размазывая быстро увеличивающуюся кровавую лужу, словно сталкер пытался безуспешно убежать от неумолимой смерти.
Бот тем временем развернулся и, оценивая ситуацию, словно уставился на Володю. Конечно, у проклятой железяки не имелось глаз или даже объективов: она сканировала местность совсем иным способом. Но Рождественский готов был поклясться, что она смотрит на него – пристально, бесстрастно, изучающе.
С пальцев Бордера с треском сорвался сияющий ярко-красный шар и врезался в противника. Бот успел среагировать на раздражитель и сместился в сторону, прежде чем его поразил направленный прямо в центр корпуса файербол, но после ослепительной вспышки от попадания огненного мяча в правую лапу- пулемет та оказалась неуклюже вывернута вбок и явно небоеспособна. Воспользовавшись секундным замешательством врага, Бордер отклеился от стены и с разбегу прыгнул в пролом. За жужжанием механизмов бота и тихим шелестом так и не прекратившегося дождя лейтенант все же услышал, как лысый сталкер неудержимо катится вниз по обломкам, увлекая за собой лавины мусора.
Рождественский оказался лишен обоих пистолетов, да и вряд ли они помогли бы ему в схватке с противником подобной весовой категории и огневой мощи. Бот, очевидно, убедился, что военврач безоружен, и стоял неподвижно: то ли прикидывал, что делать с Володей дальше, то ли совещался с кем-то по мю-фонной связи. Убивать добычу он пока не собирался – у него определенно была директива собирать поверженных безоружных человеков живыми.
Однако и Володя сделать ничего не мог. Он осторожно пошевелился, проверяя, восстановились ли мышцы. Они ныли, но работали, пусть и не на сто процентов. А толку? С ножом на биомеханизм кидаться, как покойный Рахметов? Так то были пауки, они сравнительно мелкие и хрупкие. А здесь – все равно что на танк.
– Слушай, может, я пойду? – осторожно спросил Рождественский. Мало ли, вдруг этот бот только на сталкеров настроен, а военных не трогает?
Биомеханизм молчал и не двигался, только рефлекторно подергивал искалеченной конечностью: где-то в шарнирном суставе продолжал работать заклинивший искореженный сервомеханизм.
– Молчание – знак согласия?
– Ты ему еще трогательную песенку спой, доктор-врач. Как львенок и черепаха, – послышался свистящий шепот неизвестно откуда.
Бандикут?! Откуда он здесь взялся?
Черт, да он же в люке, дошло до Рождественского. Очухался и прошел следом по тоннелю. Делов- то.
– Отвлеки его! – прошипел невидимый сталкер.
– Как же тебя отвлечь, скотина металлическая? – сокрушенно пробормотал Володя и попытался подняться. Бот не реагировал, по-прежнему стоя напротив угрожающей махиной. Однако едва военврач привстал на одно колено, неожиданно ожил и двинулся к нему, на ходу вздергивая уцелевшую руку- ствол.
Вот я и допрыгался, уныло заключил лейтенант, не сводя глаз с приближающегося металлического
