– Если будешь перебивать, сам станешь беззубый, – пригрозил Бордер.
Бандикут мелко закивал:
– Я слушаю, слушаю! Просто уточнил информацию. Мало ли в Академзоне рельсов.
– Мы знаем только одного, поэтому заткнись. Поедете к Рельсу вот на этой колымаге. За рулем – доктор. Надеюсь, что доберетесь без приключений, хотя где ты, там и хреновы приключения на каждом шагу. Короче, приедете, произведете обмен, заберете у Рельса несколько ящиков. Доктор ему отдаст, что положено.
– Можно его кокнуть и даром все забрать, – предложил было Бандикут, но тут же выставил перед собой ладони, словно защищаясь: – Молчу. Приедем, отдадим, заберем. Никаких проблем.
– Слава богу, дошло. И едете сюда. Если возникнут сложности, вызывай меня по мю-фону.
Это была новость. Рождественский и не знал, что у лысого энергика есть мю-фон. Он видел, как подполковник Гончаренко извлек такую штуку из разбитого сталтеха и раздавил каблуком ботинка, но не подозревал, что этот имплант имеется у Бордера. Принцип действия мю-фона до сих пор никто толком не изучил, за Барьером его хранение жестоко каралось, внутри Барьера имплант-передатчиком пользовались далеко не все, потому что последствия такого использования были непредсказуемы. Видимо, Бордер тоже выходил на связь через мю-фон только в экстренных случаях. Вот как сейчас, к примеру.
– Заметано, – согласился Бандикут, у которого, получается, тоже стоял подобный имплант. Похоже, о своих товарищах Володе Рождественскому предстояло узнать еще очень много нового.
Не говоря больше ни слова, маленький сталкер забрался на пассажирское сиденье «магнолии».
– Давай, – Бордер протянул лейтенанту руку. – Мы ждем.
Рукопожатие сталкера оказалось сильным и ощутимо теплым.
– Возвращайтесь скорее, – жалобно сказала Марина. Снова одетая в старый побитый бронекостюм, она выглядела очень трогательно, и военврач подумал, что вот из таких девушек, наверное, и выходят лучшие жены – не из холодных красавиц и не из застегнутых на все пуговицы дурнушек, поскольку и у тех, и у других полно комплексов и всяких других тараканов, а именно из таких вот спокойных и обаятельных среднестатистических девчонок. Но при этом, конечно, не из дочерей председателей Советов Федераций...
– Шеф, два счетчика! – дурным голосом завопил Бандикут из машины.
Толстяк поспешил к настенному щитку, откинул крышку и щелкнул тумблером. Загудел мотор, и ворота из толстой бетонной плиты, закованной в стальную раму, стали медленно подниматься. Володя сел за руль, погладил рукой панель сенсорной коробки передач, подправил камеру заднего вида и запустил двигатель. Ворота тем временем уже поднялись настолько, чтобы «магнолия» смогла проехать. Помахав рукой оставшимся в Растамановском подвале, лейтенант аккуратно вырулил наружу и по пологому пандусу направил автомобиль ко вторым воротам. Для старого бомбоубежища, которым военврач считал логово Растамана, это уже смотрелось крутовато. Зачем все это было построено под зданием школы, оставалось только догадываться, но Володе Рождественскому и без того хватало парадоксов Зоны.
– В последний раз, помню, на тачке ехал в «Золотую рощу» за бухлом, – предался воспоминаниям Бандикут. – Нам с мужиками малость не хватило, меня за добавкой послали. Тачка, конечно, получше была, эта совсем уж рухлядь, где ее только жиртрест раскопал...
– Слушай, помолчи, пожалуйста, – сквозь зубы попросил Володя, и они выехали на поверхность.
Вести машину по полуразрушенному Академгородку было еще более диким и пугающим занятием, чем передвигаться на своих двоих. «Магнолию» то и дело подбрасывало на кочках и глубоких выбоинах, дорога как таковая отсутствовала, разогнаться свыше десяти километров в час не представлялось возможным. Двигатель мерно урчал, оставалось надеяться, что ни он, ни гремящая подвеска не сломаются на полдороге.
Вокруг возвышались руины вперемешку с переломанными деревьями и высокими зарослями металлокустарника с острыми листьями. Раньше здесь была красивая местность – чистый воздух, белочки сновали между соснами... Теперь же все здесь напоминало хроникальные кадры последствий бомбежек Дрездена и Хиросимы, которые Володя видел в детстве по познавательному каналу. В одном месте, в точности как там, на единственной сохранившейся стене отпечатались четыре черные тени, оставшиеся от людей. Рождественский не знал, каким образом в Академзоне получились такие отпечатки, и не стал бы держать пари, что это именно тени, а не вдавленные в стену неведомой силой человеческие останки. Он поспешно отвел взгляд, тем более что все равно надо было в оба следить за дорогой, а не глазеть по сторонам.
– Вон там у меня баба жила, – тяжело вздохнув, произнес Бандикут, на которого нахлынули воспоминания. – Вон тот дом... еще цветочный магазин на первом этаже был... А здесь прямо ехай, как раз на Пироговку. Тут почти все время по прямой, не заблудишься, доктор-врач.
«Магнолия» преодолела глубокую яму – даже не яму, а скорее просевший участок бывшей улицы, потом объехала по остаткам тротуара лежащий поперек дороги столб линии электропередачи. Брошенных машин, в отличие от окрестностей Ботанического сада, здесь почти не обнаружилось, а те, что были, представляли собой практически распавшиеся в пыль каркасы: все работоспособные механизмы были превращены в железных монстров и разбрелись по Зоне. Впрочем, препятствий здесь хватало и без машин. В одном месте пришлось перебираться через расползающиеся гряды битого кирпича, бывшего когда-то, как пояснил Бандикут, одним из корпусов общежитий университета. «Магнолия» отчаянно забуксовала, едва перевалив передними колесами гребень одной из кирпичных куч, и Рождественский уже решил, что тут им не проехать, когда целый пласт мусора впереди осыпался с тихим стуком и шорохом, и машина сползла вниз.
– Фигня война, – прокомментировал маленький сталкер. – Если обратно тут не проедем, другим путем двинем. Я здесь все дороги знаю.
Несмотря на выбитые стекла, из пасти Бандикута на весь салон пахло жутким перегаром, и Володя демонстративно закрыл забрало шлема. Коротышка не расстроился. Вначале он принялся напевать:
Покосившись на Володю, сталкер пояснил:
– Гимн Новосибирского университета.
Высунувшись из окна, Бандикут долго всматривался в проползавшие мимо развалины, затем выставил руку с пушкой и выстрелил.
– Кто-то пялился, – пояснил он подскочившему на сиденье лейтенанту. – Всегда лучше выстрелить первым, иначе будет поздно.
Как ни странно, к месту назначения они прибыли относительно быстро и без потерь. Загнав «магнолию» в указанный Бандикутом укромный закуток между двумя уцелевшими железобетонными стенами, Володя выключил двигатель и выбрался наружу.
– Я сейчас, – пообещал маленький сталкер и принялся возиться в салоне. – Установил растяжечку, доктор-врач, – сказал он, захлопнув дверцу. – Если кто-то попытается угнать нашу таратайку, окажется в аду. Ну, или в раю, если это будет хороший, добрый человек. Хотя сомневаюсь, что хороший и добрый человек поступит как последняя гадина и захочет лишить нас транспорта.
Рождественский подумал, что будет очень нехорошо, если они вернутся с комплексом «Баст» и обнаружат взорванный автомобиль. Однако в действиях Бандикута была своя логика, и от споров лейтенант воздержался.
– За мной, – скомандовал Бандикут и, пригнувшись, побежал среди развалин. Володя последовал за ним, прикинув, что за время пребывания в Академзоне он передвигался в основном или бегом, или ползком, или скрючившись в три погибели. С учетом этого у низенького Бандикута шансов выжить было заметно больше.
Пролом в стене лейтенант не заметил, едва не проскочив мимо, и среагировал лишь на исчезновение своего напарника. Бандикут тут же высунулся из щели и помахал рукой:
– Куда? Уже пришли! Будем надеяться, что хозяин дома.
