кое-что вспомнив, так же синхронно подались вперед, и вилки скрестились в банке, как шпаги.
Вениамин поджидал их на пороге каюты, не решаясь шагнуть внутрь, и Станислав вполне разделял его опасения. Странно обмякшая гроздь шапкой лежала на цистерне, будто сдувшийся воздушный шар. Сквозь него проступали контуры стула. Более того: по бокам цистерны и брызгами на полу вокруг нее серело, краснело и зеленело что-то непонятное: не то плесень, не то лишайник, не то вообще колонии бактерий, круглые и выпуклые. Из некоторых даже торчали щетинки или раздвоенные стебельки, и доктор мог поклясться, что часть из них развернулась на звук открывшейся двери.
— Они вылупились! — радостно взвизгнула Полина, кидаясь к цистерне и сдергивая с нее стул. Опустевшая оболочка грозди с чавканьем упала на пол. Девушка взлетела на сиденье и, засучив рукава, по локоть сунула руки в воду. — А-а-а, смотрите, какая прелесть!
Теодор опасливо, переступая самые крупные пятна, подошел к подруге. Под двойным грузом стул надсадно заскрипел, и пилот поспешил спрыгнуть — успев увидеть, что в горстях у Полины юлят два черных не то червячка, не то головастика.
— На пиявок похожи, — заметил пилот.
Девушка трусливо развела ладони, и «пиявки» утекли обратно в цистерну.
— Дайте фонарик! — нетерпеливо потребовала зоолог.
В пронзившем глубину луче космолетчикам открылось жутковатое, но завораживающее зрелище. Вода кишела черными черточками, будто в нее высыпали мешок живых гвоздей, со дна поднимались какие-то нити, унизанные пузырьками, а к стенкам лепились бороды мха. Зеленой мути, кстати, стало заметно меньше — личинки оценили усилия команды.
— А эта дрянь откуда взялась? — Станислав сковырнул с края люка кусочек «лишайника», оказавшийся шершавым и одновременно скользким, как кошачий язык. На потолке тоже что-то успело укорениться, частично свисая вниз, частично липкой ветвистой лианой расползаясь по обшивке.
— Оттуда же, — Полина ткнула пальцем в издырявленную оболочку грозди. — Те черные икринки, которые мы считали испорченными, развивались по другой генетической программе. Мерак — планета с олигомикстным биоценозом, там нет других многоклеточных существ, наш пассажир об этом говорил. Из одних икринок вылупляются растения, а из других — животные, которые по мере роста продолжают дифференцироваться, расходясь эволюционным древом…
— Стоп, — помотал замороченной головой капитан. — Ты имеешь в виду, что эти пиявки — тоже не конец, и из них могут вырасти вовсе не меракийцы?
— Меракийцы, — возразила Полина. — Просто разные. Вы только подумайте, — зоолог схватила капитана за рукав и медленно, одухотворенно, как в картинной галерее, обвела каюту рукой, — в этой цистерне… ну, и немножко вокруг нее… заключен целый мир! Рыбы. Амфибии и рептилии. Птицы. Разумные существа. И все это — из совершенно одинаковых икринок! Разве это не прекрасно и удивительно?
— Трындец, — подвел итог Теодор. — У тебя нет родни на Хохе?
Станислав тоже сомневался, что допустил бы такое буйство инопланетной эволюции, знай он о нем заранее. Но вернуть эти консервы поставщику точно не удастся.
— Но теперь-то, по крайней мере, мы можем выбросить лишнее? Вот это, с потолка, и ту гадость, что к ноге Михалыча ползет…
Техник глянул вниз и поспешно отскочил.
— Тут нет ничего лишнего! — возмутилась зоолог, отбирая у капитана «лишайник» и бережно прилаживая на место. — Все они — кирпичики пищевой пирамиды: растения потребляют неорганические вещества и свет, животные едят растения и других животных. Если выдернуть нижний ярус, вся система развалится!
— То есть меракийцы, по сути, питаются друг другом? — передернуло Вениамина.
— Ну да, — невозмутимо подтвердила Полина. — Как и мы. Только нас с нашей едой разделяют сотни тысяч лет эволюции, а меракийцев… немножко поменьше.
— Слышала бы это Анастасия, — хмыкнул Теодор.
— Против внутривидовой борьбы она как раз не возражала. Ты бы видел ее лицо, когда мы столкнулись у мусорного бака! Еще чуть-чуть — и убила бы.
— Полина, — с досадой перебил ее капитан, возвращая к основной теме. — Во-первых, ты, кажется, заблуждаешься насчет значения слова «немножко». А во-вторых, я не собирался превращать свой корабль в филиал Мерака!
— У вас и не получится, — утешила его Полина. — Мерак — единственная планета, на которой меракийцы могут пройти свой цикл до конца. Поэтому они так и стремятся туда на нерест. Если к концу третьей недели личинки, из которых должна развиться высшая разумная форма жизни, не попадут в строго определенное морское течение, они погибнут. Но мы ведь успеваем их довезти, правда?
— Может быть, — осторожно подтвердил Станислав, уже боясь загадывать. — Но одно дело — аквариум, и другое — полная каюта доисторических джунглей! Такими темпами они за неделю весь корабль заполонят. — Капитан снова посмотрел на потолок. Лиана успела обзавестись еще парой веток, пучком воздушных корней и чем-то смахивающим не то на бутон, не то на закрытый глаз.
— Вряд ли, — поспешно сказала зоолог. — На второй-третий день личинки перейдут на питание водяной растительностью, а потом и до наземной черед дойдет. Пищевая пирамида сильно сужается к вершине — для прокорма, скажем, одной лягушки нужно сто комаров в день, так что они быстро тут все подчистят. Думаю, достаточно будет закрыть дверь, и пусть этот маленький уютный мирок развивается по своим законам.
— Пока в эту дверь не постучат изнутри? Полина, я надеюсь, теперь мы знаем
— Всё, — обиженно засопела девушка. — Я просто не хотела грузить вас такими мелочами.
— Ну да, лучше сразу нагрузить проблемами. — Станислав еще раз огляделся, неодобрительно покачал головой и вышел из каюты. Полина секунд пятнадцать честно терзалась угрызениями совести, а потом присела на корточки, вытащила планшет и упоенно в нем застрочила, будто беря интервью у ближайшей веточки мха.
В самом мерзком и назойливом кошмаре Теодора всегда гас свет. Постепенно, заставляя все сильнее напрягать глаза, пока они не начинали отчаянно болеть — но без толку. Сквозь серую пелену пробивались только алые всполохи аварийной сигнализации, вой сирены рвал нервы, заставляя ошибаться еще чаще и фатальнее. Корабль заходил на посадку, поднять его с этой высоты невозможно («Почему?!» — протестовали логика и опыт, но сценарий кошмара уверял: «Нельзя, и даже не пытайся!»). Автоматика отказала, рычаги и кнопки путались под неловкими пальцами, а то и вовсе исчезли с привычных мест, диспетчер орал что-то невнятное, и речь шла уже не о том, чтобы посадить корабль — а чтобы уронить его на что-нибудь не очень нужное и желательно не очень твердое…
…Когда Тед открыл глаза, в каюте было темно. Пилот поднес дрожащую руку к лицу, увидел фосфоресцирующую рамочку комма, пробормотал:
— Твою ж мать! — снова зажмурился и перевернулся на другой бок, натянув одеяло до самого носа.
Эта ахинея не снилась ему больше трех месяцев, с тех пор, как после долгих упорных тренировок он поверил: запросто посадит корабль и в темноте, ориентируясь по озвученным компьютером данным и вызубрив каждую вмятинку на пульте, не говоря уж о кнопках.
Тягучий иррациональный ужас отступал, но сирена продолжала выть.
«Почему Маша не дублирует ее на мой терминал и комм?» — сердито подумал пилот и тут же проснулся окончательно. Аварийная сирена?!
— Я-а-у… — доносились приглушенные, леденящие кровь звуки то ли из коридора, то ли вообще из пультогостиной. — Я-а-а-у…
— А, чтоб ты провалилась! — с ненавистью пробормотал Теодор, наконец сообразив, в чем дело. — Ни днем ни ночью покоя от тебя нету…
