серьезно', - такими чеховскими словами можно выразить смысл образной оценки творчества 'артели' в письме к Щеглову.
Беллетристы 80-х годов отличались друг от друга индивидуальными писательскими почерками и степенью литературной одаренности, но всех их объединяли в одну общую 'артель' основные особенности мировоззрения и творческого метода. Беллетристы-восьмидесятники стояли на позициях буржуазного позитивизма, стремились только к регистрации фактов и явлений жизни без их философского осмысления. С этой позитивистской позицией связан их натуралистический метод изображения действительности.
Наиболее талантливые беллетристы 'артели' в своих лучших произведениях сохраняли некоторые связи с предшествующей русской классической литературой, испытывали подчас благотворное влияние Чехова, их великого современника-реалиста, в то же время реалистические устремления 'артели' деградируют, в творческой практике восьмидесятников утверждаются те особенности художественного метода, которые получили свое полное выражение в деятельности натуралистов конца XIX - начала XX веков. (Чирикова, Муйжеля, Тимковекого и др.), а Ясинский и Бибиков положили начало декадентской беллетристике XX века.
Беллетристы-восьмидесятники утратили основное качество реалистической литературы - искусство обобщения существенных сторон развивающейся жизни, они стали копировать жизнь так, как она есть, без попытки проникнуть в ее сущность. Писатели 'артели' не создали ни одного художественно-типического образа, ни одного яркого положительного героя - их героем стал 'не герой', 'средний' человек, мещанин, обыватель.
Утратили беллетристы-восьмидесятники и другие свойства великой литературы критического реализма - показа
острых социальных противоречий, постановки больших философских вопросов. Правду искусства беллетристы-натуралисты видели в изображении повседневного, обыденного течения жизни. Натуралистическое бытописательство привело к измельчанию литературного искусства, а поверхностное, одностороннее изображение действительности обедняло представление о мире и о людях.
'Артели' восьмидесятников противостоял со своим демократическим миросозерцанием и реалистическим методом их великий современник Чехов.
Но мы не должны полностью зачеркнуть все литературное наследие беллетристов 'артели'. Нельзя забывать, что в творчестве лучших беллетристов - Щеглова, Бежецкого, Потапенко - имеются правдивые картины русской жизни 80-х годов, встречаются серьезные обличительные нотки, проявляются подчас демократические симпатии. Эти ценные стороны творческой деятельности беллетристов-восьмидесятников сыграли небольшую, но положительную роль в развитии русской литературы.
Чехов писал Суворину 3 апреля 1888 г.: 'Из писателей последнего времени для меня имеют цену только Гаршин, Короленко, Щеглов и Маслов. Все это очень хорошие и не узкие люди' 1 Т. 14, стр. 70.'.
Чехов очень высоко ценил Гаршина как человека и писателя. Антон Павлович с сожалением говорил о том, что ему не удалось лично познакомиться с Гаршиным; только один раз пришлось говорить с Гаршиным, да и то мельком.
'Два раза был я у Гаршина и в оба раза не застал. Видал только одну лестницу', - писал Чехов Плещееву после смерти Гаршина. О лестнице и связанном с нею тяжелом переживании Чехов сообщил и Суворину: 'Интересно, что за неделю до смерти он знал, что бросится в в пролет лестницы и готовился к этому концу. Невыносимая жизнь! А лестница ужасная. Я ее видел: темная, грязная...'
Когда писатели решили издать сборник, посвященный памяти Гаршина, и предложили Чехову принять участие, он охотно согласился. В письме к Плещееву он объяснил, почему считает необходимым выступить в сборнике: 'Во-первых, таких людей, как покойный Гаршин, я люблю всей душой и считаю своим долгом публично расписываться в симпатии к ним; во-вторых, .Гаршин в последние дни своей жизни много занимался моей особой, чего я забыть не могу; в-третьих, отказаться от участия в сборнике значит поступить не по-товарищески, сиречь по-свински'(Т. 14, стр. 168).
Чехов, говоря здесь с чувством большой признательности о доброжелательном отношении к нему Гаршина, имел в виду не только приятные эмоции автора, которого похвалил сведущий и проницательный читатель. Слова Чехова говорят о большем. Они намекают на ту борьбу Гаршина за правильное понимание Чехова-писателя, которую пришлось вести Всеволоду Михайловичу с многими современниками даже из культурных слоев общества. Об этом очень хорошо рассказал И. Е. Репин в своих воспоминаниях о Гаршине: '... у какого-то художника мы частенько встречались! со Всеволодом Михайловичем. Там он читал нам вслух только что появившуюся тогда, я сказал бы, 'сюиту' Чехова 'Степь'. Чехов был еще совсем неизвестное, новое явление в литературе. Большинство слушателей - и я в том числе - нападали на Чехова и на его новую тогда манеру писать 'бессюжетные' и 'бессодержательные' веши... Тогда еще тургеневскими канонами жили наши литераторы.
- Что это: ни цельности, ни идеи во всем этом! - говорили мы, критикуя Чехова.
Гаршин со слезами в своем симпатичном голосе отстаивал красоты Чехова, говорил, что таких перлов языка, жизни, непосредственности еще не было в русской литературе. Надо было видеть, как он восхищался техникой, красотой и особенно поэзией восходящего тогда нового светила русской литературы. Как он смаковал и перечитывал все чеховские коротенькие рассказы!' (И. E. Peпин. Далекое близкое. 1953, стр. 370-371.)
Известно, что Гаршин, после опубликования 'Степи', восторженно приветствовал появление нового, 'первоклассного' писателя в большой русской литературе.,
Чехов, как он и обещал в письме к Плещееву, 'публично расписался' в симпатии к Гаршину: он написал для сборника рассказ 'Припадок' - одно из лучших своих произведений конца 80-х годов. В этом рассказе Чехов вывел близкого ему по душевным качествам героя - 'человека гаршинской закваски', которого автор так характеризовал: 'недюжинный, честный и глубоко чуткий'. 'Глубоко чуткий' или, пользуясь специфическим чеховским термином, 'нервный' человек - это любимый чеховский тип человека, и в Гаршине Чехов увидел идеальное олицетворение этого типа. Эта сущность Гаршина - человека и писателя - нашла отражение в образе 'честного и глубоко чуткого' интеллигента, остро реагировавшего на зло и несправедливость в окружающем его обществе, чувствовавшего свою ответственность за страдания людей, в том образе, который нашел свое полное выражение в рассказе 'Красный цветок'. Недаром такой 'честный и глубоко чуткий' современник Гаршина и Чехова, как Короленко, назвал этот рассказ 'жемчужиной гаршинского творчества'.
Всех этих современников глубоко волновал 'проклятый вопрос' о правде человеческих отношений.
Характерная для Гаршина тема проституции как социального зла легла в основу сюжета чеховского 'Припадка'.
Близкой Чехову-писателю в творчестве Гаршина была и такая художественная особенность его новелл, как тонкий лиризм - 'гуманность чувства'. Историки русской литературы справедливо называют Гаршина - мастера новеллы - предшественником Чехова.
Сближает Чехова с Гаршиным еще одна сторона их творческой биографии 80-х годов - сильное увлечение Толстым - художником и моралистом.
Кстати сказать, в этом отношении Чехов и Гаршин заметно отличались от Короленко - писателя с более высоким уровнем политического сознания; Короленко в те же годы выступал с активной критикой толстовской морали. Так, явно полемическим является его произведение 'Сказание о Флоре, Агриппе и Менахеме, сыне Иегуды' (1886), где писатель в противовес толстовскому учению о непротивлении злу насилием выдвигает свой тезис: 'Камень дробят камнем, сталь отражают сталью, а силу - силой'.
Другим современником, которого Чехов высоко ценил как человека и как писателя, был Короленко. С ним Антон Павлович познакомился осенью 1887 г. Между писателями сразу установился дружеский контакт. А когда Короленко прислал Чехову свою книгу 'Очерки и рассказы' (изд. журн. 'Русская мысль', 1887 г.) с дарственной надписью, Чехов написал Короленко письмо (17 октября 1887 г.), в котором благодарил за книгу и выразил теплое отношение к новому знакомству: 'Я чрезвычайно рад, что познакомился с Вами. Говорю я это искренно и от чистого сердца. Во-первых, я глубоко ценю и люблю Ваш талант; он дорог для меня по многим причинам. Во-вторых, мне кажется, что если я и Вы проживем на этом свете еще лет 10 -
