художественного метода Толстого - раскрытие 'диалектики души' человека. Чехова поражало мастерство психологического анализа в романе 'Анна Каренина'. Современники Чехова передают, что он однажды полусерьезно, полушутливо произнес фразу: 'Я его (Толстого) боюсь, он же 'Анну Каренину' написал'.
В сложном и важном для писателя искусстве психологического анализа внутреннего мира героев Чехов - ученик Толстого - достиг больших творческих успехов, показав себя уже в годы перелома крупным мастером анализа души взрослых и детей.
Некоторые особенности психологического метода Толстого Чехов использовал в своей творческой практике. Так, раскрытие внутренних переживаний человека путем описания их физических проявлений оказалось чрезвычайно близким Чехову-художнику. Что Чехов пользовался этим приемом сознательно, свидетельствует ©го письмо к Ал. П. Чехову от 10 мая 1886 г., где дается такой совет: 'Лучше всего избегать описывать душевное состояние героев: нужно стараться, чтобы оно было понятно из действий героев'. (Т. 13. стр. 215.)
В том же году, когда Чехов давал этот совет своему брату, он написал рассказ 'На пути', где продемонстрировал свое искусство анализа душевного состояния героини. В изображении утренней встречи Иловайской с Лихаревым совсем мало диалога; художественная ткань рассказа на последних двух страницах заполнена 'ремарками' автора, регистрирующими физические движения героини. Можно выделить из текста места, изображающие последовательность движений Иловайской, и убедиться в их психологической выразительности.
Так, молодой Чехов, ассимилируя психологический метод Толстого, выступил новатором в рассказе 'На пути', где показал сложную психологическую ситуацию 'незавершенной' любви. Эту новаторскую тему Чехов через год так же тонко разработал в 'Рассказе госпожи NN'.
Раскрывая сложные психологические коллизии в душе героя, показывая конфликты во взаимоотношениях героев, Чехов иногда допускал прямые заимствования у Толстого. Примечательным в этом отношении примером может служить сложная ситуация, довольно часто встречающаяся в произведениях Чехова: муж или жена, разочаровавшись в своем спутнике жизни, начинают видеть в нем такие недостатки, которых раньше не замечали. Эту ситуацию мы находим в рассказах 'Несчастье', 'Именины' и др. В 'Несчастье' Чехов рисует переживания женщины, уже не любящей мужа, но еще пытающейся уверить себя, что любит. Наблюдая за обедающим мужем, она начинает чувствовать к нему ненависть: 'Я люблю его и уважаю, но... зачем он так противно Жует?'
Что касается 'Именин', то еще Плещеев, первый читатель и критик этого произведения, писал Чехову, что в двух местах рассказа заметно подражание 'Анне Карениной': '... разговор Ольги Михайловны с бабами о родах и та подробность, что затылок мужа вдруг бросился ей в глаза, - отзывается подражанием 'Анне Карениной', где Долли так же разговаривает в подобном положении с бабами и где Анна вдруг замечает уродливые уши мужа'. ('Слово'. Сборник второй. 1914, стр. 256-257.)
Интересна реакция 'уличенного' автора в ответном письме к Плещееву: 'Вы правы, что разговор с беременной бабой смахивает на нечто толстовское. Я припоминаю. Но разговор этот не имеет значения, я вставил его клином только для того, чтобы у меня выкидыш не вышел ех abrupto... И насчет затылка Вы правы. Я это чувствовал, когда писал, но отказаться от затылка, который я наблюдал, не хватило мужества: жалко было'. (Т. 14, стр. 185.) Значит, в данном случае мы имеем дело с сознательным подражанием Чехова Толстому - так дорожил Чехов этой 'толстовской' психологической подробностью, что не побоялся обвинений в явном подражании Толстому.
Находим в произведениях Чехова и тот прием психологической характеристики героев, который впервые с таким мастерством ввел в художественную литературу Толстой - 'внутренние монологи' действующих лиц. Но в применение этого приема Чехов внес оригинальную черту. В. Виноградов, изучая особенности 'внутренней речи' в чеховских произведениях, заметил, что 'Чехов, следуя за Толстым, расширил драматическую сферу применения языковых приемов, связанных с формами внутренней речи, 'стиль чеховских героев нередко воспринимается, как прерывистый, раздвоившийся речевой поток, в котором струя внутренней речи то вырывается наружу, то уходит внутрь, несясь скрытым, 'подводным' течением под текстом произносимых слов'. (В. Виноградов. О языке Толстого. 'Литературное наследство' № 35-36, 1939, стр. 184.)
Чехов, ассимилируя в своем художественном методе особенности психологической манеры Толстого, сохранил и здесь свое творческое своеобразие. Последнее выразилось главным образом в том, что Чехов в своих приемах анализа внутреннего мира героев был лаконичнее Толстого. Чехов не все раскрывал в душевной жизни героя, многое уводил в 'подводное течение' повествования, в 'подтекст', активизируя восприятие и воображение читателя, заставляя последнего вместе с автором участвовать в психологическом анализе: 'Когда я пишу, я вполне рассчитываю на читателя, полагая, что недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам' . Чехов любил говорить, что в рассказах лучше не досказать, чем пересказать. Этот прием Чехов применял и в других жанрах. (Т. 15, стр. 51 )
Таганрог и Приазовье в творчестве Чехова
В 'годы перелома' Чехов написал наибольшее количество произведений с местным колоритом. Это обстоятельство заставляет обратиться к вопросу о роли Таганрога и Приазовья в творчестве Чехова, в становлении и развитии чеховского реализма.
Таганрогский период жизни Антона Павловича - значительный этап в духовном развитии великого русского писателя. В гимназические годы начался и быстро развивался процесс формирования морального и эстетического облика Чехова. В Таганроге пробудился серьезный интерес Чехова к литературе и театру, началась литературная деятельность писателя. Таганрогская действительность послужила для наблюдательного художника источником многих тем, мотивов, образов.
Литературная деятельность Чехова-гимназиста отличается большим размахом - юный писатель пробует свои силы в разработке различных тем и жанров. Поражает и другой факт духовной жизни Чехова в гимназические годы: быстрый рост морального и эстетического сознания.
Трудно переоценить роль художественной литературы и театра в культурном росте Чехова- гимназиста. Антон Павлович был одним из активнейших абонентов таганрогской библиотеки, жадно читал беллетристику, критическую литературу, журналы, впитывая в себя передовые идеи, моральные и эстетические принципы, выраженные в прогрессивной художественной и критической литературе. Богатое этическое содержание творчества великих русских писателей, крупнейшие эстетические ценности русской литературы обогащали сознание юного Чехова.
Чехов-гимназист 'настолько быстро созрел в литературно-эстетическом отношении, что смог выступать в качестве руководителя чтением младшего брата, Михаила, проявляя в своих советах большую начитанность и хороший литературный вкус. Особенно показательно в этом отношении письмо Антона Павловича к брату в апреле 1879 г. (т. 13, стр. 29).
В этом же письме Антон Павлович проявляет заботу и о правильном нравственном развитии своего брата, борясь с его самоуничижением и разъясняя ему понятия о честности, о достоинстве человека. Письмо свидетельствует о том, как рано Чехов понял значение чувства человеческого достоинства, которое стало основным элементом гуманистической концепции Чехова-писателя, всегда боровшегося с проявлениями рабской психологии в человеке, мечтавшего о всесторонне и гармонически развитом человеке.
Видную роль в художественном развитии Чехова сыграл таганрогский театр. Известно, что таганрогский театр был одним из лучших периферийных театров России. В Таганроге выступали крупные столичные артисты: Соловцов, Андреев-Бурлак, Иванов-Козельский, Стрепетова, Горева и другие выдающиеся русские актеры. 'Нередко в течение одного театрального сезона лучшая русская драма сменялась прекрасной итальянской оперой, - сообщает в своих воспоминаниях артист А. Л. Вишневский, уроженец Таганрога и товарищ Чехова по Таганрогской гимназии. - Наряду с модными тогда мелодрамами ставили Шекспира, Шиллера и лучшие русские пьесы' (А. Л. Вишневский Клочки воспоминаний. 1928, стр. 9).
