— Правда? Ну конечно — это же «Нина Ричи»!
— … и цепочка золотая с этой фигнёй.
— Никакая эта не фигня! — Аня вытащила из-под воротничка цепочку с висящими на ней крохотными весами. — Это мой знак Зодиака. Мог бы и знать!
— Шикарные подарки, — похвалил Пашка, — дефицитные. И все от одного человека.
— Ну, да — от Вали… — сказала Аня, запнулась и удивленно распахнула глаза. — Павлик! Ты что, ревнуешь? Ну-ка, посмотри на меня! Пав-лик!
Павел медленно повернул голову, столкнулся со сверкающей синевой глаз, и вокруг мгновенно стало светлее. Ещё не день, но уже и не ночь. Стало легче дышать, листья начали приобретать свой нормальный вид.
— Ты что, Павлик! Подумаешь, подарки — разве это главное? И потом — я такие духи сто лет хотела, и кулончик тоже. Он как будто бы мысли подслушал!
Светать перестало. Пашка, всё ещё цепляясь, пристально смотрел в любимые глаза. В голову пришла дурацкая мысль, что если сейчас он отведёт взгляд, если она вдруг отвернётся — то всё. Не будет больше звёздного ветра.
— Да и твой подарок тоже хороший! — сказала Аня.
— Тоже?.. — переспросил Павлик, стараясь не моргать.
— Не цепляйся к словам! Твой рисунок замечательный, и ты тоже лучше всех! Вот только…
— Что?
— Только тебе бы веры в себя побольше, решительности…
— Как у Кулька?
— Хотя бы! А что тут такого? Почему не перенять хорошие черты? Кстати, и ему есть, чему у тебя поучиться.
Издалека, словно бы с края света, прозвучал детский хохот, Аня повернула голову, и синий свет пропал.
— Мне — у него, — пробормотал Пашка, пытаясь собрать разбегающиеся мысли, — ему — у меня. Это лучше, это хуже. Аня, ты словно взвешиваешь нас всё время…. На весах!
Аня повернулась, на него снова полился синий свет, но теперь этот свет был холодным, и лился он из темноты. Улыбка исчезла, вокруг глаз собрались морщинки, в расширившихся глазах обида.
— Словно сумерек наплыла тень… — фальшиво пропел Пашка и осёкся: Аня смотрела на него так, что хотелось исчезнуть. — Петь я тоже не умею, не то, что Кулёк.
— Ты пойдёшь в ресторан? — спросила она жёстко.
«Вот и всё, — подумал он. — Так и должно было быть».
— Нет, — сказал Пашка.
— Тогда я пойду без тебя!
— Иди. И не забудь весы. Взвешивать.
Аня резко встала и, гордо выпрямив спину, пошла к выходу.
— Тебя проводить? — спросил Павлик.
Она сделала ещё два шага, остановилась и медленно повернулась. В синих глазах застыло непонимание и обида, замаскированные вызовом. Пашка приял их за жалость. Может, из-за тёмной пелены? И уж тем более, он не заметил слёз.
— Зачем? — вскинув голову, спросила она. — Чтоб твоя «чаша» перевесила?
«Вот и всё», — снова пронеслось в голове. Как на заезженной пластинке.
Он выдержал трое суток: три долгих дня, больше похожих на ночи, и три бесконечных ночи, когда казалось, что день, даже такой, не наступит никогда. На четвёртый вечер он позвонил из автомата, возле поликлиники, услышал знакомое «Аллё», и сразу стало легче дышать. Он говорил какие-то бессмысленные слова, и небо рассеивалось от тяжёлых туч. Он слушал её голос, и голова светлела, а тело вновь становилось лёгким. Как же он мог? Зачем он это устроил, как осмелился обидеть? Аня!
Аня узнала его уже по телефонному звонку, промчалась через всю квартиру, схватила трубку, сказала в шуршащую тишину «Аллё» и бессильно прислонилась к стене. Господи, как же долго он не звонил! Как бесконечно тянулось время! Зачем она только пошла в этот ресторан, как могла веселиться? Как смела сравнивать? Павлик!
Целую неделю всё было хорошо. Потом они поссорились опять. Помирились. Потом ещё раз. Ещё и ещё.
Казалось, они попали в некое пространство, где действовали могучие, не знающие жалости законы, и эти законы заставляли их двигаться по раз и навсегда начертанным орбитам. Словно кто-то, почти всемогущий, играл ими, то отдаляя на сотни световых лет, то сближая почти вплотную. И каждый раз, довольно ухмыляясь, в самый последний момент дёргал за невидимые ниточки, не позволяя пересечься. Играл, как кометами, движущимися по навечно прописанным путям. Вот только кометы не умеют думать, не способны страдать. Что ж — наверное, тем интереснее игра.
Каждый раз повторялось одно и тоже. Некоторое время они не замечали никого и ничего вокруг, упиваясь ощущением почти полного счастья, и казалось, что ещё чуть-чуть, встанет на место последний элемент головоломки — и счастье будет полным и безграничным.
— Павлик!.. Ты так долго не звонил. Четыре дня…
— Сто пять часов.
— Долго! Мне казалось, что я всё время слышу телефонную тишину, каждую минуту. Знаешь, такой треск, когда…
— …Когда оборваны провода, и только тихий треск во всём мире. Знаю, Аня, я тоже его слышал всё время. И ещё темнота, такая противная темнота…Сумерки.
— Не надо!
— Не надо. Это тебе.
— Какие красивые цветы! Павлик…Ты извини меня, пожалуйста. Я правда не взвешиваю и не сравниваю, а если иногда, то ведь только…Я не буду больше. Постараюсь.
— Аня, это ты меня извини! Давай забудем! Куда ты хочешь? Хочешь, на вечер пойдём в институт?
— Да, Павлик, забудем! Нет, я никуда не хочу. Пойдём в Трек?
Но проходило это самое «чуть-чуть», и никаких новых элементов не находилось. И те же самые законы, что заставляли их стремиться друг к другу, внезапно меняли плюс на минус. А может, и не внезапно — может, всё было давным-давно просчитано невидимым дирижёром? Может быть.
— А чего ты хочешь? Ты же молчал всё время — маме приходилось из тебя слова вытягивать! И папе. Ты не хотел им понравиться?
— Хотел, но… Аня, видимо, я не умею всем нравиться.
— Это не все — это мои родители! Может, не хочешь?
— Что ты имеешь в виду? Договаривай.
— Пожалуйста! Я заранее сказала тебе, о чём они любят поговорить. Разве это сложно — поддержать разговор на нужную тему, пошутить, сказать пару комплиментов, наконец! Посмотри, как Валя…
— Опять?! «Посмотри, как Валя! А вот Валя! Валя это делает запросто!» Опять весы?
— Я просто хочу, чтоб ты стал решительнее, чтоб поверил в себя!
— Зачем?
— Что значит «зачем»? Мужчина должен быть таким!
— Чтоб нравиться женщинам?
— Хотя бы!
— Как Кулёк? Он и скажет всегда, что надо, и подарит, чего ни у кого нет. А комплимент — это для него, вообще, как два пальца…. Извини. Твоей маме нравятся его комплименты? А тебе? Что ты чувствуешь, когда он говорит тебе комплименты? Много это на твоих весах?
— Что ты несёшь? Просто приятно, как любой женщине.
— Просто? Или отблагодарить хочется? А как отблагода…
— Паша! Ты делаешь мне больно.
