разныхъ коммиссіяхъ. Доклады y императрицы происходили вн? очереди, такъ какъ Анна Іоанновна, какъ уже знаютъ читатели, принимала такіе доклады крайне неохотно и только въ самыхъ неизб?жныхъ случаяхъ. Вечера же, свободные отъ обязательныхъ вы?здовъ во дворецъ и къ другимъ сановникамъ, Артемій Петровичъ проводилъ до глубокой ночи y себя въ кабинет? за чтеніемъ и подписываніемъ служебныхъ бумагъ или же въ откровенныхъ бес?дахъ со своими «конфидентами».
Прислуживая бес?дующимъ, Самсоновъ невольно и вольно перехватывалъ на-лету обрывки этихъ бес?дъ, и все бол?е знакомился такимъ образомъ съ личными воззр?ніями и характеромъ своего господина.
XI. Макіавелли и Іуда-предатель
— Дивлюсь я теб?, Артемій, — зам?тилъ однажды Еропкинъ, который, какъ братъ второй жены Волынскаго, былъ съ нимъ на «ты»: — какъ это ты, скажи, досел? еще не перегрызся съ Бирономъ и Остерманомъ и словно даже ладишь съ ними…
Артемій Петровичъ пожалъ плечами.
— Либо съ волками выть, либо съ?дену быть, сказалъ онъ. — Что станется съ нашей матушкой Россіей, если я перегрызусь съ ними? Россію они съ?дятъ, а мною закусятъ. По-невол? обращаешься къ метод? Макіавелли, и д?лаешься, когда нужно, глухъ и н?мъ.
— Но оба: и Биронъ, и Остерманъ не упускаютъ случая клеветать на тебя.
— Клевету любятъ, клеветниковъ презираютъ. На дняхъ еще я такъ и сказалъ государын?: 'оправдываться, ваше величество, я считаю для себя унизительнымъ, да и напраснымъ: правда говоритъ y васъ зд?сь, во дворц?, такимъ тихимъ и робкимъ голосомъ, что до вашихъ ушей слова ея, все равно, не доходятъ'.
— Однако, Артемій Петровичъ, это уже вовсе не похоже на Макіавелли! — воскликнулъ одинъ изъ собес?дниковъ.
— О, кабы я былъ Макіавелли! большая часть людей в?дь недалеки и упрямы, а упрямаго челов?ка, все равно, не переупрямишь, не переуб?дишь. Упрямство — шестой органъ чувствъ y т?хъ, y кого слабы остальныя чувства. Л?зетъ этакій упрямецъ правой рукой въ л?вый рукавъ кафтана, — ну, и пускай. Самъ бы потомъ ужъ зам?тилъ, опомнился. А я вотъ, н?тъ-н?тъ, да и ляпну: 'куда, дуракъ, л?зешь!' Ну, онъ изъ амбиціи на зло еще пол?зетъ дальше и оборветъ всю подкладку, а то и самый рукавъ. Да, будь я Макіавелли!..
'Макіавелли… Макіавелли…' — повторялъ про себя Самсоновъ, тщетно отыскивая въ своей памяти это незнакомое ему имя. А на другой день, улучивъ минуту, когда старшій изъ секретарей Артемія Петровича, Яковлевъ, былъ одинъ въ кабинет?, онъ спросилъ его: кто такой — господинъ Макіавелли?
Яковлевъ на него и глаза выпучилъ.
— Да ты, братецъ, отъ кого слышалъ его имя?
— Вечоръ Артемій Петровичъ съ пріятелями поминали объ немъ, словно бы о великомъ хитроумц?.
— Да, такого другого хитроумца поискать!
— А что онъ, зд?шній или москвичъ?
Яковлевъ расхохотался.
— Не зд?шній онъ и не москвичъ, а разумникъ всесв?тный, родомъ же итальянецъ и жилъ слишкомъ дв?сти л?тъ до насъ. Столь мудраго государственнаго мужа еще не бывало, да врядъ ли когда и будетъ.
— Такъ не его ли поученія наши господа вм?ст? по вечерамъ и читаютъ?
— Весьма возможно. Ну, да все это, братецъ, не твоего лакейскаго ума д?ло! — спохватился тутъ секретарь. — Ступай.
Догадка Самсонова была совершенно в?рна. Волынскій и его сообщники сообща изучали и обсуждали политическія сочиненія Макіавелли (1469–1527), особенно его знаменитое 'Il principe' ('Правитель'), а также сочиненія голландца Липсія (1547–1606) и н?которыхъ мен?е изв?стныхъ политиковъ Западной Европы. Одни сочиненія читались въ русскомъ перевод? (какъ напр. 'Политическія ученія' Липсія въ перевод? или, точн?е, въ перед?лк? іеромонаха Кохановскаго), другія — въ оригинал?; причемъ, за недостаточнымъ знаніемъ Волынскимъ иностранныхъ языковъ, его шуринъ Еропкинъ переводилъ прочитанное тутъ же по-русски. Татищевъ въ свою очередь знакомилъ пріятелей съ своей рукописной еще тогда 'Исторіей Россійской', которая, указывая на 'поврежденіе нравовъ' русскаго народа, давала возможность проводить параллель между русскимъ государствомъ и иностранными.
Слыша эти чтенія и разсужденія по ихъ поводу только мимолетно и урывками, Самсоновъ, при своемъ научномъ нев?жеств?, не могъ, конечно, вынести изъ слышаннаго сколько-нибудь ясное представленіе о томъ, что такъ занимаетъ собес?дниковъ. Но, обладая наблюдательностью и природною сметкой, онъ догадывался, что эти горячія пренія происходятъ не-спроста.
— Вотъ какъ польскіе сенаторы живутъ, зам?тилъ однажды Волынскій: — ни на что не смотрятъ, все- то имъ можно. Самъ круль ихъ не см?етъ ни чего сд?лать польскому шляхтичу; а y насъ что? Всего бойся, даже за доброе д?ло берись съ опаской да съ оглядкой, а в?рн?е вовсе за него не приступай. Отчего все наше неустройство? — Отъ того, что сильные міра сего не знаютъ узды своему произволу. Дворъ и барство безм?рно роскошествуютъ, тратятъ не свои только, но и казенные доходы безотчетно, какъ воду. А купечество прит?сняется, раззоряется; крестьяне изнываютъ подъ непосильными работами и незаконными поборами; законы наши противор?чатъ одинъ другому. Не даромъ y народа сложилась пословица: 'законъ — что паутина: муха завязнетъ, а шмель проскочетъ'. Судьи наши крючкотворствуютъ въ пользу того, отъ кого имъ больше посуловъ. Охъ ужъ эти посулы!
— Гр?хъ сладокъ, а челов?къ падокъ, — отозвался одинъ изъ пріятелей. — Однакожъ и этакій гр?шникъ охотно поможетъ ближнему въ б?д?. Душа y русскаго челов?ка все же еще не совс?мъ заглохла.
— Душа, а не сов?сть. Сов?сть y большинства — что палка: когда нужно, онъ на нее упирается, а когда ея не нужно, онъ ставитъ ее въ уголъ. Испортились мы теперь, русскіе люди: мы другъ друга ?димъ и сыты бываемъ!
— Все отъ нашего великаго нев?жества и скудоумія.
— Отъ нев?жества — да, но не отъ скудоумія. Русскій челов?къ отъ натуры ни мало не скудоуменъ. Оттого-то y меня сердце такъ и сосетъ обида. Перв?е всего намъ должно просв?тить себя отъ темноты: для воеводъ и прочихъ гражданскихъ чиновъ нужна высшая школа — университетъ; для духовенства — духовная академія; для разночинцевъ — низшія школы; для крестьянъ — школы грамотности.
— Но в?дь вы, Артемій Петровичъ, еще года четыре назадъ подали въ генеральное собраніе кабинета министровъ свои препозиціи объ экономическихъ нуждахъ Россіи?
Волынскій глубоко вздохнулъ и поднялъ глаза кверху.
— Подалъ, — и все какъ въ воду кануло: самовластью куда повадн?е въ мутной вод? рыбу ловить. Такъ вотъ, господа, дабы обуздать самовластье, мною составленъ нын? генеральный прожектъ на иной фасонъ. Шляхетство должно быть тоже допущено къ участію въ управленіи государствомъ по свободному изъ своего корпуса выбору. Въ верхнюю палату — сенатъ — выбирались бы люди фамильные, родословные; въ нижнюю палату — отъ шляхетства средняго и низшаго… [3]
— Прости, мой другъ, — прервалъ Артемія Петровича Еропкинъ. — Надумано все это прекрасно; но не есть ли то н?кій обманчивый фантомъ? Гд? мы возьмемъ сейчасъ учителей для твоихъ высшихъ и низшихъ школъ? Гд? мы наберемъ теперь же просв?щенныхъ людей хоть бы на высшія должности?
— На первое время мы будемъ посылать для сего недорослей изъ знатныхъ фамилій въ заграничныя школы, гд? бы они подготовлялись къ поприщу государственности и къ подвигамъ отчизнолюбія, какъ д?лывалъ уже то незабвенной памяти царь Петръ Алекс?евичъ.
— А Биронъ со товарищи, ты думаешь, такъ вотъ и попустятъ твои конъюнктуры? Они в?дь тоже выдаютъ себя за рад?телей о благ? общемъ и слав? монаршей.
— Съ ними я буду им?ть, в?стимо, не малую прю. Ну, а станутъ они намъ поперекъ дороги, — продолжалъ Волынскій, и глаза его засверкали фанатическимъ огнемъ, — такъ мы вс?хъ ихъ выметемъ одной
