— Ну! — выкрикнула, зло сверкнув глазами, дразня влажной белизной зубов, оскален-ных в злорадной яростной улыбке. Стояла, стиснув кулаки, глядя исподлобья через растрепавшиеся волосы. — Ну, давайте! Только попробуйте ещё хоть раз! И я убью себя… Я не останусь жить… Я так сразу решила…
В руке она держала длинную булавку с медной головкой, такими обычно женщины простолюдинки собирали волосы на затылке и одновременно закрепляли на голове накидку.
— Думаешь, это так легко — убить себя? — Кэйдар усмехнулся, дыша возбуждённо, всей грудью.
— Я не думаю — я знаю! Но не бойтесь, мне хватит сил, и времени хватит…
— Дурочка! — Он натянуто рассмеялся, но с места не сдвинулся. — Наивная дурочка… Да если б я только захотел… Захотел по-настоящему…
— Идите к своей невесте! А я вам не шлюха!.. Не смейте ко мне прикасаться… Ясно вам?!
Кэйдар молча вышел, грохнув дверью со всей силы, так, что пламя в светильнике качнулось, распластываясь, и Тирон спросонок захныкал хрипло, сдавленно. Но Ирида не бросилась к нему, — рыдая, опустилась на пол, пряча лицо в ладонях. Про-шептала одними губами:
— Да чтоб ты сгинул там… среди снегов… Чтоб волки подавились твоими костя-ми… Будь ты проклят на веки вечные!.. Ты и все те, кто послушно следует за то-бой…
* * *
Будь проклято всё их длиннокосое племя! И эта туда же! Угрожать! Мне — угро-жать?! Зря надеешься, что это тебе поможет… Я не уеду, не попрощавшись с тобой должным образом… Ты долго будешь меня помнить.
А я — тебя! Да, вкус твоих губ, нежность кожи, её восхитительную бархатисто-тёплую нежность. Эти гибкие сильные руки, они ещё будут ласкать меня в ответ на мои прикосновения. Ты ещё будешь мне улыбаться, о каждом поцелуе будешь про-сить, будешь умолять…
И тогда я все твои выходки тебе припомню! Каждую! Каждое твоё слово! Все твои угрозы…
Отец Всемогущий! После такого и умереть не жалко. Даже поход этот кажется забавным приключением
Да, я заставлю тебя покориться. Ты ещё будешь таять в моих руках… Ты ещё узна-ешь, что это такое, настоящая мужская ласка.
А сейчас?.. Сейчас у меня есть ещё одно дело…
___________________
…Айвар не понял ничего. Он уже успел обдумать последний приход Ириды. Успел пожалеть, что не сдержался, раскрыл ей свои планы.
А вдруг расскажет? Не удержится?.. Ведь он же всё-таки отец её сына… Может быть, она даже любит его… Женское сердце — неизведанная тропа! Извилистая до-рожка! Куда приведёт — неведомо…
Задремал, сидя на соломенном тюфяке, закутавшись в тёплый плащ. Проснулся даже не от грохота дверного засова — от удара в лицо. Неожиданного, сильного, оглушившего разом.
Кэйдар!!!
Он взбешенным зверем ворвался в камеру, набросился на марага с такой яростью, когда не считают удары, когда бьют, не разбираясь, куда, лишь бы ударить поболь-нее. Бил обеими руками — и правой, и левой. В лицо, в живот, под рёбра, в солнечное сплетение, и снова в лицо.
— Сволочь… Сволочь… Гад… — шептал после каждого удара, вымещая на против-нике всю свою ярость, всё возмущение.
А мараг растерялся поначалу, пропустил несколько тяжёлых кулаков. Потом попы-тался даже блокировать, хотя так и не успел подняться на ноги. Подставил сдуру левую руку — и взвыл, зажимая место перелома правой, повалился вперёд и удачно так попал лицом в подставленное колено.
— Это — что?! — заорал Кэйдар, сдёргивая с плеч скорчившегося на полу варвара отороченный мехом плащ. Швырнул его, скомканный, в лицо тюремному смотрите-лю. — А это — что?! — Пнул тюфяк носком сандалии.
— А это?! — Сбил другим ударом плошку с молоком и положенную сверху краюху белого пшеничного хлеба. Молочная лужица растеклась по грязному полу.
Глядя на неё с онемелым ужасом, смотритель промямлил:
— Это Даида, господин… Это она с кухни… Она говорила, это объедки… остатки со стола…
— А я разрешал?!! Я разрешал сюда хоть кого-нибудь пускать? — Кэйдар надвинулся на раба угрожающе. — Плетей захотел?
— Нет, господин… Прошу вас… Такое не повторится больше, обещаю…
Кэйдар не стал его слушать, вышел тем же быстрым стремительным шагом, на варвара даже не глянул…
* * *
Демоны двухъязыкие! Она всё-таки рассказала ему всё. Всё! Ну что ж. Это было её право. Значит, у тебя нет теперь никакой надежды. И всего два пути: либо он убьёт тебя сейчас, либо в дороге, забьёт до смерти, во время очередного приступа подозри-тельности. И, конечно же, будет предельно осторожен. Предупреждённый — вдвойне вооружён! Теперь его не обманешь…
Хрипло дыша, чувствуя боль в каждом из рёбер, Айвар с досадой сплюнул себе под ноги сгусток запёкшейся крови. Осторожно облизал разбитые губы. Провёл языком по зубам. Ну, вот, один передний уже шатается. Спасибо, что совсем ещё не выбил…
Кровь из носа перестала течь, всего одна крупная тяжёлая капля сорвалась — и как раз на рубашку, прямо на узор из красных маков. Жалко!
Все твои попытки общаться с женщинами тебе только боком выходят. То эта свадьба, то с госпожой, теперь ещё вот… Это всё Богиня-Мать! Наказывает жреца-отступника. Карает за нарушенный обет…
— Ну, что, живой? — Надзиратель, сочувственно улыбаясь щербатым ртом, придви-нул светильник почти к самому лицу Айвара, сам хотел рассмотреть, как отделал господин своего раба.
— Живой… — Айвар рукой от света отгородился, поморщился. Глаза на свет уже болели, отвыкли уже глаза. Так зарезало, что и голова закружилась. — Убери… свет убери… Больно…
— Тут, вот, госпожа тебе передавала… — Тюремный служитель протянул глубокую чашу с тёмным и густым, как кровь, вином, а в другой руке — завёрнутый в тонкую чесночную лепёшку кусок варёного холодного мяса.
— Госпожа? — Айвар вперёд подался всем телом, принимая подношение в раскрытые ладони. — Она сама приходила?
— Да нет! Ты что? Нет, конечно! Рабыня была с кухни… По её распоряжению…
Вино Айвар выпил сразу. Ну его! Вон, оставил молока на завтрак — и что вышло! А хлеб — Божий дар! — ногами истоптал. Найдёшь ли его теперь?..
Лепёшку и мясо долго держал нетронутыми, придвинув к самому лицу, вдыхал тёплый чесночный запах хлеба и пряный — мяса. Уже и надзиратель вышел, задвинул засов с той стороны, а Айвар всё ещё сидел, не двигаясь.
Она помнит тебя… Она тебя не забыла… Выходит, ошибался!..
Айвар вспоминал её лицо и понимал с необычайной остротой, что скучает по Айне, что очень хочет увидеть её, особенно зная, что она где-то рядом. Это была пытка, очередная пытка, не менее мучительная, чем все те, до этого.
Но если б она могла, она бы пришла. Значит, не может, значит, не пускают. Она же говорила тогда, что Лидас знает всё. Знает!
Почему же тогда сам ещё не был здесь ни разу? Не угостил парой зуботычин? Ждёт другого, более удобного случая? Или готовит кару пострашней?
Смотрел-то в тот раз такими глазами. Лучше б в преисподнюю провалиться, чем терпеть на себе этот взгляд. И ненависть, и презрение — всё разом! И поделом! Я предал его самым подлым образом. Уж лучше б казнили тогда, чем жить с этим… Хотя подожди, Кэйдар тебе поможет… Ещё один-два таких визита — и ты превра-тишься в безмозглого дурачка, если вообще жив останешься…
Скорей бы уж в горы! Там, глядишь, полегче будет…
