принялась развешивать на крючках, вбитых в стену, сырое одеяло.
— Ты слышала, что я сказал? — Кэйдар сидел как раз напротив, видел, как напряглась её спина. Опасается тебя, подумал с усмешкой и с непонятной горечью. Совсем не такой реакции он ждал. Не этого равнодушия и безразличия. Ждал ругани, угроз, криков, но только не этой слепоты. Оскорбительной, возмущающей.
А ведь шёл сюда с таким настроем. Помириться думал напоследок. Чтоб хоть рас-ставаться не врагами. Нет, только не врагами! А она? Просто дар какой-то особен-ный — выводить из себя.
— Я знаю, что не вернусь…
И тут уж Ирида не выдержала — обернулась в ответ на эти слова так стремительно, а во взгляде — страх и удивление. 'Узнал?!! Как он узнал?! Догадался? Или марага признаться заставил?.. Ведь я же никому… Ни слова! Ни намёка! Откуда он знает?'
Он понял её страх по-своему: 'Всё-таки ты важен ей! Вон как побледнела… Одно дело — слова, другое — на деле… Если так испугалась за тебя, значит, привязалась… А сама-то постоянно играла с тобой, дразнила, держала на расстоянии… И сейчас держит… Ну, подожди! Подожди, моя хорошая!..' Выпрямился во весь свой рост, глаз с её лица не сводя.
Он ел её жадным взглядом изголодавшегося зверя. Не мог без сладкой дрожи смот-реть на её губы, на этот женски округлый подбородок с упрямой ямочкой. Хотел целовать её всю: эту ямочку, эти нежные губы, заставить их быть податливыми, ласковыми, отвечающими на его поцелуи. Целовать эти мягкие волосы, каждую прядку, вдыхать их аромат, наслаждаться им. И глаза! Как хочется, чтоб и она смот-рела на тебя со страстью, с обожанием, но не настороженно и с опаской.
О, это пытка! Сладкая пытка, от которой нет избавления, нет освобождения даже в руках опытных храмовых жриц. Ты пробовал, видит Бог, заменить её другими — бесполезно. В них ты ищешь её черты, её, только её!
И почему тебе кажется, что ты видишь её в последний раз? Это странное чувство, уверенность даже! Откуда оно? Неужели и вправду предсказания сбудутся, и ты погибнешь в горах? Не вернёшься домой? Если так, то ты должен хотя бы это дело довести сейчас до конца. Чтоб было потом, что вспомнить перед смертью…
Конечно, ты не увидишь её больше, даже если вернёшься с победой. Сам знаешь, почему… Она не останется здесь ни за что на свете. Поэтому действуй сейчас… Сейчас!
— Вы… Вы знаете?.. — Она потерялась под этим его взглядом. А он не понял, о чём она спросила, и не стал уточнять, не стал терять зря время.
Приблизился к ней стремительно, положив обе руки на плечи, зашептал, глядя сверху в самые зрачки:
— Я так хотел этого… Мечтал прямо… Ты не представляешь…
А она растерялась, подалась назад, наткнувшись спиной на стену, и испугалась, моргнула несколько раз, губы сами собой разомкнулись для крика, но он не позволил ей закричать — поцеловал осторожно, будто на вкус пробуя.
Ирида толкнулась, попыталась отвернуть лицо, чувствуя его торопливые жадные губы везде: на волосах, на лбу, на веках, на щеках, на губах и на подбородке. Он не целовал — он пил её крошечными глотками, даже чуть толкаясь подбородком. И шептал, как в бреду:
— Милая… милая моя… Обожаю… Обожаю тебя, Ирида… Моя… моя красивая… моя сладкая… моя любимая… И-ри-да… — тянул её имя, наслаждаясь каждым звуком его звучания.
— Не надо… Не надо… — А она испугалась всего этого, этой неожиданной, не знако-мой ей нежности. Упёрлась раскрытыми ладонями ему в грудь, отталкивая со всех сил, уворачиваясь от его поцелуев. А он поймал её за руки, так, что пальцы перепле-лись, развёл в стороны, прижал к стенке по обеим сторонам от её бёдер.
— Не надо… прошу вас… — она просила, уклоняясь от его ласк, втягивая голову в плечи, растрепавшиеся волосы закрывали лицо.
Кэйдар не просто держал её за руки, он ласкал её пальцы пальцами, доставая боль-шими пальцами до особенно нежной кожи на запястьях. Он боялся напугать её своим напором, своей силой, сдерживался с трудом, слабея от неутолённого желания с каждым поцелуем.
Какая она хрупкая и сильная одновременно. Кажется, в руках уместится вся, но бывало так, что одним лишь взглядом бьёт больнее кулака. Откуда в ней такая сила?
— Ирида… Любимая моя Ирида… Я не сделаю тебе больно, обещаю… Ты только скажи, если не понравится…
Их взгляды встретились — и его поразили стоящие в её глазах слёзы. Почему? По-чему она плачет? Боится, что ли? Его — боится?! Не ведь я же не собираюсь брать тебя силой! Я не хочу насиловать тебя! Только не это!
И сам растерялся, опустил руки, чуть отстраняясь.
— Но почему?.. Почему, Ирида?
Она не ответила, от стены мимо него, мимо ложа пошла к двери, всем телом ожи-дая, что он не даст — схватит за руку, не позволит уйти так просто.
— Почему? — Это был не возглас — стон. — Я ведь люблю тебя… Люблю, понимаешь?..
Остановилась, как наткнувшись на что-то, медленно повернулась к нему лицом — огромные зрачки, на щеках румянец, губы дрожат, и руки, стиснутые вместе, прижа-ты к щеке. Напуганная, растерянная, изумлённая.
— Не уходи… — попросил, взмолился. — Пожалуйста…
Сам с места не сдвинулся, боясь спугнуть неосторожным движением, так и смотрел через плечо, чуть повернувшись на расставленных ногах. Стоял, стиснув кулаки до боли в суставах. — Ирида…
Вышла, так и не обернувшись больше, дверь оставила приоткрытой.
— Почему?!! — чуть не крикнул ей вдогонку Кэйдар. — Я же действительно люблю тебя… Тебя одну…
Догонять не бросился, о чём жалел позднее очень сильно. Медленно опустился на край ложа, запустил пальцы в коротко остриженные волосы, локти уперев в колени. Задумался.
Почему она так поступает с тобой? Нет, ты никто ей! Даже ребёнку общему вас никогда не связать! Никогда!..
* * *
День отплытия оказался не из лучших. Небо затянули низкие серые тучи, моросил мелкий секущий дождичек. А с берега дул резкий холодный ветер.
Час был ранний, и погода ещё та, но провожать их всё равно пришли многие. В основном родня. Жёны с детьми, родители, самые лучшие друзья. Они выкрикивали имена своих, махали руками, посылали напутствия, бросали в воду ветки всегда зелёного кипариса.
Сходни убрали давно, но тронулись только после того, как пожертвовали с каждого из кораблей по две чёрные курицы. Все птицы утонули сразу — жертва принята Атэ благосклонно, значит, путь по морю будет гладким.
Кэйдар стоял на носу корабля, на капитанской площадке, возвышающейся над всеми. Смотрел на сгрудившихся у борта воинов и команду, даже рабы-гребцы, сейчас сидящие без дела, тянули шеи, заглядывали через бортовые доски надстрой-ки, махали кому-то руками со смехом. Всем им было весело.
Странное дело, сам Кэйдар, ждавший этого дня с нетерпением, смотрел на всё равнодушно. Скорей бы уже выйти в открытое море. Берег отступал медленно, при-стань со всеми этим шумным народом отдалялась не так быстро, как ему хотелось. А вот на высокие стены города в серой утренней дымке смотреть было куда приятнее. Очень долго различался Дворец Правителя, родные белые стены. Он смотрел на них, не моргая, снова со странным ощущением, что видит их в последний раз. На всё воля Отца Небесного! Но ведь жертва принята морским владыкой благосклонно, моря бояться нечего, а на земле ещё посмотрим, что будет.
Голова сейчас была занята другими мыслями. А из памяти никак не шли глаза виэлийки, наполненные слезами.
Ты так хотел её, умирал от желания, но при виде этих слёз отступился. Почему? Что с тобой? Разве
