Если тебя будет любить зритель, если ты пройдёшь через десяток боёв, если ты будешь лучшим из жертвенных воинов, то можешь получить свободу, сохранив собственную жизнь. Аэлы обожают смелых воинов.
Только не думай, что такое здесь сплошь и рядом. Из кожи придётся вылезти.
— Вылезу, если надо будет. Не бойся, — по тону голоса чувствовалось, что Айвар настроен решительно.
— Думаешь, ты один такой умник? — Шарши усмехнулся. — А может, это легенда просто, для таких, как ты? Чтоб на меч потом лезли? Хотя, нет. Я знаю, такие случаи уже были. Здорово, конечно, — получить свободу от самого Правителя. Выкупиться за счёт государственной казны. И никто тебе не указ. А какая слава, а? Все в лицо знать будут! — Шарши вздохнул мечтательно, сел на земляной пол прямо там, где стоял. — Да-а, — протянул грустно. — Сказка!
А Айвар задумался. Ведь это же шанс! Ух, ты! Ощущение скорой, близкой свободы вселяло уверенность в собственную неуязвимость. Стать лучшим воином? Убивать, чтоб получить вольную? Не трусить в бою? Не быть слабаком? Всего этого может хватить для того, чтоб получить вольную. Значит, надо вылезти из кожи! Надо!
* * *
Отточенный клинок убран в ножны, банка с мелкого помола кирпичной крошкой унесена из комнаты. Вытирая вымазанные маслом и кирпичной пылью пальцы о тряпку, Кэйдар исподлобья следил за служанкой, подтирающей за ним пол.
Молодая ладненькая брюнеточка. Фигурка как раз в его вкусе: стройная до изящ-ного. Невысокая ростом. Открытые до плеч руки с летним золотисто-нежным зага-ром. Красивая шея.
Он наблюдал за всеми её движениями, чувствуя, как в животе копится знакомый жар возбуждения, медленно перетекающий вниз, теснящий, требующий выхода.
Как давно же у тебя не было женщины!
Схватил девчонку за мокрую руку, рванул на себя. Девушка коротко вскрикнула, удивлённо скорее, чем с испугом. Упала на ложе навзничь. Глядя ей в лицо, не давая подняться, Кэйдар наклонился низко- низко, заглядывая в глубину зрачков, спросил, улыбаясь:
— Зовут-то тебя как, красавица?
— Синта, господин, — девушка, улыбаясь, провела левой свободной рукой себе по лицу, убирая выбившуюся прядку, попавшую в глаза.
— Я не видел тебя раньше, Синта, — заметил Кэйдар, а сам подумал про себя: 'По-нравиться хочет ещё больше. А сама от радости так и светится. Конечно, господин внимание обратил…'
— А я вас тоже не видела, — нагловато-вольное что-то было в этой реплике и в том, как девушка подалась ему навстречу для поцелуя, подставляя чуть приоткрытые губы, а ладонь её уже скользнула вверх по руке, от запястья и до плеча, и пальцы зарылись в волосы на затылке.
Нет! Не так должно быть всё это! Нет!
Кэйдар оттолкнул её от себя, отвернулся, сидя на ложе и потирая тыльной сторо-ной ладони лоб, приказал глухим сдавленным голосом:
— Иди отсюда. Я один хочу побыть.
Рабыня выскользнула из комнаты бесшумно, будто и не было её вовсе, а Кэйдар, оставшись в одиночестве, задумался.
Не то с ним что-то происходит. Совсем не то.
Это же пустячное дело — девчонку под себя подмять. Бывало такое и раньше, когда не хотелось дожидаться никакой из наложниц или лень было идти к ним самому. Или когда незнакомая рабыня привлекала чем-то.
А эта же была совсем не против.
Вот именно — не против. И не просто отдающаяся покорно, признавая силу и власть, нет! Сама, способная взять инициативу в свои руки. Не любил Кэйдар таких женщин. Не любил до отвращения. С тех самых пор, как Отец купил ему первую женщину, первую в его жизни.
Кэйдар со вздохом закрыл глаза, пряча лицо в ладонях, напрягся, отгоняя неприят-ные воспоминания. Спросил себя, как чужого: 'А какая тогда тебе нужна? Какую подать изволите?'
Думал над вопросом недолго. Память сама подсказывала ответ: перед глазами встало лицо виэлийской царевны. Такое, какой она бывала с ним чаще всего. Плотно сжатые губы, сведённые к переносице брови с суровой складочкой, потемневшие от нескрываемой ненависти глаза. Видел ли ты хотя бы раз её улыбку? Видимо, нет. Ни разу. Иначе бы она запомнилась другой.
Кэйдар скучал по ней, по этой женщине. Не только ребёнок был всему причиной. Скучал, конечно же. Она ведь не такая, как другие, совсем другая. Даже поцелуй у неё приходится брать с боем.
Она не скрывала своего отношения к тебе, ненавидела открыто, поэтому и дерзила при всяком удобном случае. Упрямая и смелая, до отчаянного. И господина своего в тебе так и не признала…
За что и поплатится!
Я заставлю её просить о милосердии. Даже Айна-гордячка готова была броситься тебе в ноги, что тут про виэлийку говорить!
Ладно, надо ещё раз вызвать Дириссия. Пускай отдаст своим приказ: проверять каждую женщину с маленьким ребёнком, встреченную на улице. Городскую охрану нужно выставить всюду, пускай патрулируют с утра до ночи.
Обо всём другом забыв, Кэйдар резко выпрямился — повреждённая связка отозва-лась острой болью. Будто раскалённой иглой пронзило через всё тело. Аж в глазах потемнело. Задавив в себе болезненный вздох, сделал-таки шаг, опираясь, перенося весь вес на больную ногу. Отец Всемогущий, это же пытка! Надеюсь, потом будет полегче. Ведь Лил же обещал, что боль уменьшится со временем. Но и дожидаться, пока это время придёт, — нет уж, так можно и состариться, не вставая с ложа.
* * *
А?тса — великий охотник и самый младший сын Создателя — спустил с поводка своих первых собак, и в мире людей повеяло осенью. Запах скорой зимы принесли с собой быстроногие ветры. Пока ещё они дули только по ночам, даря свежесть и прохладу. Запах моря, запах водорослей, запах солёной воды казался таким осве-жающим и новым после летней жары. Это зимой душа будет молить о солнце и тепле, а сейчас, осенью, ночные ветры — предвестники холодов — сообщали о скорых переменах.
Лидас вернулся в первых числах октября, вернулся спустя два с половиной месяца, вернулся рано утром, и в том виде, в каком был, явился к Айне.
Она встретила его милостивой улыбкой, даже протянула руку с расслабленными бессильными пальцами. Целуя эти пальцы, прижимая ладонь к губам, Лидас не мог отделаться от странного чувства, ему казалось, что Айна — его Айна! — стала какой-то чужой, не знакомой ему. Смотрел на неё во все глаза, смотрел-смотрел, спрашивал себя мысленно: 'Что не так? Что же в ней не так?'
И дело даже не в беременности, хотя она довольно сильно повлияла на её фигуру. Этот большущий живот уже невозможно не заметить. Да и стоит ли скрывать? Неу-жели скорое материнство так повлияло на неё? Сделало какой-то незнакомой, почти чужой?
За довольно приветливой улыбкой и спокойным взглядом — нескрываемое равно-душие. Но не равнодушия он ждал после столь долгой разлуки. Готов был за два с половиной месяца выслушать всё, всё, что накопилось у неё на душе за эти месяцы. Готов был признать свою вину и не оправдываться, ведь лучшим оправданием в его положении был подарок — золотое тончайшей ковки ожерелье и серьги с аквамари-ном.
Но примет ли она этот подарок, будет ли ему рада, даже если сейчас вот, не в при-мер себе прежней, без единого украшения? Даже пряжки на плечах, и те из низко-пробного дешёвого серебра без вставок.
А что значит этот белый паттий? Она-то по кому соблюдает траурный обряд? Мо-жет, случилось что, пока меня не было?
