– Да весь тираж уже на складе! У меня, брат, оказия вышла, что еду в Северный форт, вот и решил тебя порадовать. А через недельку-другую получишь целую пачку, да хоть пять пачек – сколько тебе понадобится. Держи. Поздравляю!
Он протянул Рэму книжицу, напечатанную на дурной, рыхлой, быстро желтеющей бумаге. Правда, в твердом переплете – уже хлеб. Графика заголовка, выведенного темно-болотным колером по светло- болотному, выдавала руку стопроцентно армейского художника-оформителя.
РЭМ ТАНУ
МУДРЕЦЫ И ПРОСВЕТИТЕЛИ
СРЕДИННОГО НАРОДА
ОТ ВРЕМЕН БЕЛОЙ КНЯГИНИ ДО РЕГЕНТСТВА
На титульном листе маленькими буквами был набран еще и подзаголовок: «Курс лекций, прочитанный в Черожской Военной академии Департамента обороны».
«Если б ты знал, Толстый до какой степени тут не с чем поздравлять! Недоделанный историк поскреб закрома собственной памяти, повозился в провинциальной библиотеке и наговорил курсантам добрых слов о хороших людях… Ничего фундаментального, ничего по-настоящему нового. В лучшем случае живенько написано. Легкое и приятное чтение для желающих просветиться». Рэм очень хорошо понимал: в Империи такую книжечку он, вероятнее всего, даже не поставил бы в список академических публикаций.
Но другое нынче время на дворе. Радуйся малому. Первая книжка! Ум не простаивает – и хорошо.
Поэтому вслух Рэм сказал только:
– Спасибо, Толстый.
– Ты меня теперь зови Тучей, а не Толстым Рэм воззрился на него в изумлении.
– Понравилась там, наверху, – он показал пальцем в небо, – идея анонимного правительства. Ты же ее сам, Долговяз, и подсказал. Помнишь, как поведал мне про красную республику в Северном форте?
– А! И вы теперь…
– Не «вы», а «мы». Каждая сколько-нибудь значительная персона получит «семейное имя».
Поджарый капитан – начальник саперов – взбирался к ним на вал, придерживая полинялую фуражку. За ним пыхтел упитанный чин из военной полиции. Новенький какой-то, Рэм не помнил его фамилии. Оба они, добравшись до верха и отдав честь, попросили у господина генерала, как у старшего по званию, разрешения на доклад господину полковнику. Тот разрешил.
Первым, по давно заведенному порядку, заговорил сапер:
– Господин полковник, обнаружено и изъято сорок тел. На выделенном участке подвергнуты захоронению все сорок тел.
– Вольно. Можете уводить людей на ужин. Завтра продолжите в то же время силами той же команды.
– Разрешите идти?
– Идите.
Полицейский офицер так и не отдышался после подъема Говорил он, постоянно делая паузы:
– Господин полковник, по бумагам и предметам быта, обнаржн… обнаруженным в одежде, нами дентифцр… идентифицировано семь погребенных. Завтра… соответсщ… соответствующий рапорт… в письменном виде… будет подан в политотдел штаба Всего одиннадцать… ох… одиннадцать военнослжщх… военнослужащих… и двадцать девять гражданских лиц.
– Вольно…
Туча прервал его нетерпеливым жестом. Сощурившись, он поглядел на полицейского, как на вошь.
– Мешок! Сука! Жиром заплыл, освинел? Какая у тебя, навозная лепешка, спортивная форма? Хрен у тебя горбатый, а не спортивная форма! Месяц на подготовку, а потом сдашь марш-бросок в полной боевой выкладке по пересеченной местности, ясно? И сдавать его будешь тому офицеру Гвардии, которого я, хряк ты щетинистый, лично укажу. Понял?
– Так точно, господин генерал.
– Пшел вон.
Закурив, Туча бросил с недовольством:
– Распустились! Как будто у вас тут тишь да гладь. Твоя, кстати, недоработка…
Рэм молчал. Он для другого назначил тут встречу своему давнему знакомцу.
– Всего сорок? – в голосе Тучи прозвучал невысказанный вопрос: «Стоило ли меня сюда звать в таком случае?»
Это крепко не понравилось Рэму. Ответил он суховато:
– Здесь копают двенадцатые сутки. Пока – тысячу семьсот пятьдесят один труп.
Туча, невозмутимый, бесстрастный Туча выронил курево.
– Сколько?!
Рэм повторил.
Туча выругался. Походил по валу, посмотрел на ямы, словно хотел взглядом оживить мертвецов, покоящихся где-то рядом, под землей, еще не поднятой лопатами саперов. А потом подбежал к Рэму и крикнул ему в лицо:
– Столько народу! И мы Дэка отпустили живым?!
Если бы просто живым! Дэку Потту, дружку с фронтовых времен, они устроили хорошо разыгранное подобие побега, снабдив его харчами и документами. По старой памяти. Не Фильш, в конце концов…
Рэм сказал в ответ, стараясь сохранить спокойствие:
– Не только его. Я жив. Ты даже тянешь меня в большие начальники. А под бумажкой, после которой случился первый массовый расстрел, стоит и моя подпись. Ничем не вытравишь. И… был я тут… тогда Заставил себя смотреть.
Туча отмахнулся:
– Да ты-то уж! Виновник выискался. Ты бы подпись не поставил, так тебя самого бы поставили куда надо. А заодно и жену твою.
В этот момент Рэм испытал дикое, ничем не объяснимое чувство. Ему до скрежета зубного захотелось прямо сейчас отведать стряпни Тари. Без всякого смысла и причины он вдруг ощутил себя страшно голодным. Ее домашних котлет! Немедленно! А потом ее тела Ее податливого смуглого тела. До чего же хорошо, что она опять принимает его на ложе!
Наваждение какое-то. Он укусил себя за губу, лишь бы оно прошло.
– Погоди-ка, мужик, да ты ведь тогда… до наступления… у меня в кабинете… вот про эту бумажку говорил?
Рэм ответил ему, опустив веки.
Туча посмотрел себе под ноги. Лицо его выдавало сложный мыслительный процесс. Туча вроде и хотел заговорить о чем-то важном, более того, ему, кажется, сама обстановка представлялась очень удачной для такого разговора, но он не знал, с какой карты зайти. Хитрый простодушный Туча… Впрочем, картежник из него вышел первостатейный – бивал всех.
Наконец собеседник Рэма решился:
– Знаешь, мужик, почему сейчас так много расстреливают? Что красные, что монархисты… Да и мы, по большому счету, скоро начнем. Мы пока жалеем… но… Есть в твоей умной башке идея на этот счет?
«Зараза ты, Толстый! Идей-то море, только я бьюсь об них, как об каменную стену с резными украшениями, и на моем лбу от каждого украшения появляется свой, особенной формы синяк, а понимания – ноль». Ну как ему объяснишь? Раньше почему-то удавалось жить без террора. Сотни лет жили без террора! Отчего же сейчас без него управиться не могут? Какая муха укусила весь народ, что он с цепи сорвался? Десять лет назад никто в страшном сне не позволил бы себе мысль: «Расстреляем сорок человек, и проблема будет исчерпана». А теперь сорок человек – разменная монета, мелочь, ерунда Сорок расстрелянных – способ управлять провинциальным городишечкой, а для населенного пункта побольше уже потребны цифры другого порядка… И сейчас никто не сомневается, мол, уместно ли вот так-то легко? «Я
