одной девушкой, моей соседкой, шли, бывало, в пятницу пройтись вдоль канала. Красавица она была писаная! А голосок какой! Соловей, одно слово — соловей! А какая добрая, чистая — не случайно же она в воскресной школе учительницей работала. Ничего, кроме поцелуя в щечку на прощанье, я себе с ней не позволял, можете мне поверить. В наши дни молодежь совсем другая была, не то что нынче! Мы умели уважать человеческое достоинство. Клюну ее эдак в щечку — и домой. Иду, мурлыкаю себе что-нибудь под нос, а рядом, на детской площадке, детишки играют, ковыляет навстречу малыш — я шляпу в знак приветствия приподниму, пробежит собака — поглажу ее, и все это из самых лучших побуждений. У меня эти сцены до сих пор перед глазами стоят. Солнце за собачьей площадкой садится. Ах!
Макканн. Точно так же солнце и за здание городской ратуши садилось.
Гольдберг. Какой еще ратуши?
Макканн. В Каррикмакроссе.
Гольдберг. И вы еще сравниваете?! Иду себе по улице, за калитку — и домой. «Сайми! — крикнет, бывало, моя старушка мать. — Быстрей, а то остынет!» И что бы вы думали, я нахожу на столе? Рыбу «фиш»! Ничего вкусней на всем белом свете нет.
Макканн. А я думал, тебя Нэт зовут.
Гольдберг. Матушка называла меня Сайми.
Пити. Да, все мы помним наше детство.
Гольдберг. И не говорите! А вы что скажете, мистер Уэббер? Детство. Грелки. Горячее молоко. Оладушки. Мыльная пена. Есть что вспомнить.
Пити
Гольдберг. Куда это вы?
Пити. Сегодня вечером у меня шахматы.
Гольдберг. Так вы не останетесь на наше торжество?
Пити. Нет. Ты уж меня извини, Стэн. Меня заранее не предупредили, а у меня сегодня партия. Постараюсь пораньше вернуться.
Гольдберг. А мы оставим вам выпить, хорошо? Да, кстати, надо пойти забрать бутылки.
Макканн. Сейчас?
Гольдберг. А когда же? Давно пора. Вы помните, Макканн, магазин за углом? Назовете мое имя.
Пити. Нам по дороге.
Гольдберг. Поскорей поставьте мат вашему противнику и возвращайтесь, мистер Боулс.
Пити. Постараюсь. До вечера, Стэн.
Гольдберг. Теплый сегодня вечер.
Стэнли
Гольдберг. Что вы, простите?
Стэнли
Гольдберг. А вы, простите, здесь управляющий?
Стэнли. Вот именно.
Гольдберг. Вы серьезно?
Стэнли. Да, здесь я управляющий. Боюсь, что вам и вашему другу придется обратиться в другой пансион.
Гольдберг
Стэнли
Гольдберг. Нет, с чего вы взяли? Сказать по правде, я сейчас в особенно хорошей форме, организм как часы работает. Для человека, которому за пятьдесят, не так уж и плохо, согласитесь? И все-таки, что ни говори, а день рождения остается днем рождения, хотя в наше время и принято относиться к этому празднику как к чему-то будничному, невыразительному. Нашли, говорят, что отмечать — день рождения! День как день, ничем от любого другого не отличается. Каково? Некоторые вообще готовы день-деньской в кровати проваляться. Знаю я их. До чего, говорят, противно утром вставать: кожа, мол, раздражена, на лице щетина, глаза слиплись, во рту помойка, ладони вспотели, нос заложен, ноги воняют — ну чем не смердящий труп?! Когда я такое слышу, мне, признаться, смешно делается. Ведь я-то знаю, что такое встать с солнышком под треск сенокосилки. Птички щебечут, звонят колокола, пахнет травой и томатным соком…
Стэнли. Убирайтесь.
Унесите отсюда спиртное. В этом доме не пьют.
Гольдберг. Вы явно не в духе, мистер Уэббер, а между прочим, сегодня у вас день рождения, и добрая хозяйка с ног сбилась, чтобы отметить это событие.
Стэнли. Я же сказал, унесите бутылки.
Гольдберг. Мистер Уэббер, присядьте на минутку.
Стэнли. Вот что я вам скажу. Не выводите меня из терпения. Ваши гнусные шутки на меня все равно не действуют. Но хозяев этого дома я в обиду не дам, так и знайте. Они живут замкнуто и, в отличие от меня, в людях разбираются плохо. И я никому не позволю злоупотреблять их простодушием.
Гольдберг. Мистер Уэббер, сядьте.
Стэнли. Со мной шутки плохи, предупреждаю.
Гольдберг. Сядьте.
Стэнли. С какой стати я должен садиться?
Гольдберг. По правде говоря, Уэббер, вы начинаете действовать мне на нервы.
Стэнли. Вот как? Ну, знаете…
Гольдберг. Сядьте.
Стэнли. Нет.
Гольдберг. Макканн.
Макканн. Нэт?
Гольдберг. Попросите его сесть.
Макканн. Да, Нэт.
Стэнли. Не сяду.
Макканн. Лучше будет, если сядете.
Стэнли. А почему вы не садитесь?
Макканн. Сесть должны вы, а не я.
Стэнли. Нет уж, спасибо.