кирпичная постройка — конюшня или гараж. У входа на камне сидел человек.
— Они там. Их поместили по приказу Фридмана и генерала из Москвы. Это чтобы оградить от потасовки, тут большая свара ожидается, — со стрельбой.
— Генерал из Москвы? Старрок его фамилия?
— Да, только ты тише. Я носила им еду, там хорошо, и ты не беспокойся. И я знаю, у кого ключи. Билл-весельчак его зовут. Он нынче ночью до утра меня не отпускал, говорит, что Малыша не боится. Он как увидит тебя, приставать начет. И на ночь к себе потащит. От него не отвертишься. Вот погоди, покажу его тебе. А пока прибирайся тут, я пойду на кухню, — еду для тебя попрошу. О-о, здесь так хорошо кормят, и так всего много. Раньше везде был главным Малыш. Теперь — не знаю, не пойму, что у них происходит. Ну да ладно. Я пошла.
Анна, потрясенная увиденным и услышанным, стояла у окна и думала об одном: как вызволить Костю и Сергея?
Вера долго не приходила. И Малыш не появлялся, и никто не ходил по коридору и холлам второго этажа. Тишина тревожила, казалась подозрительной. Анна почувствовала усталость, ноги, руки затекли, в мышцах спины слышалась непривычная боль. Бессонное бдение за рулем катера, лихорадка быстрой езды утомили ее, взвинтили нервы. Она прилегла на диван и уснула. И проспала час, может, два, а когда проснулась, увидела стол накрытым, а в ногах у нее сидела Вера. Вид у нее был потерянный, виноватый.
— Вы, должно быть, сердитесь на меня. Простите, наболтала вам всяких глупостей. Вон завтрак вам принесла.
— На «вы» меня зовешь, вежливая стала. Что с тобой? Анна подошла к зеркалу, поправила волосы.
— Мне Вася о вас рассказал, он боится вас.
— Вася? Какой Вася?..
— Ну, Малыш. Его Васей зовут. Вася Лыков он, из тамбовской деревни, а почему Малышом прозвали, — не знаю.
— Вася Лыков? Хорошее имя. Но почему он меня боится?
— Боится и стесняется. Не велит вам ничего рассказывать, а я уж целый короб наболтала. Не выдавайте меня, пожалуйста.
Анна села за стол, глаза ее разбежались: перед ней лежал жареный цыпленок со сложным овощным гарниром, холодные закуски, фрукты.
— Тут были девочки-хористки, катались на байдарках, велосипедах. Малыш дал им по тысяче долларов и отправил домой.
— Хористки? Они что тут, — пели?
— Малыш любит женское общество, но не терпит проституток. А нынче сказал Стиву, чтоб никаких девиц возле него не было. И эту… — он показал на меня, — отправьте домой, в Россию. И приказал выдать мне десять тысяч долларов.
— Ну, и ты поедешь?
— С радостью. В России десять тысяч — целое состояние! А у меня там мама и сестренка с братиком.
— Когда же поедешь?
— Стив сказал, что через неделю. И еще сказал, что с Биллом больше не буду. Стив, верно, к себе в номер возьмет. А сейчас вы ешьте, я потом уберу и пойду на охоту.
Вера вынула из-за шкафа одноствольное, отделанное серебром ружье и красные сапожки. Из шкафа же извлекла патронташ с широким ремнем. Подошла к окну, показала:
— Вон там буду охотиться. Видите, островок камышовый. Стрелять никого не стану. Жалко, а пальнуть раз-другой — с удовольствием.
Стояла у окна, оглядывала охотничьи угодья. Здесь во все стороны тянулись плавни и камышовые заросли. На это ровное, как стой, плато в весеннее время затекала вода с озера Синое и затем, постепенно высыхая, стояла все лето и оставалась на зиму, создавая благодатные условия для камышовых зарослей и для гнездовий разных пород водоплавающей птицы. В конце лета и осенью сюда слетаются и журавли. Они долго кружат над синойским зеленым царством и, облюбовав сухие островки, опускаются на них стаями, сотрясая все вокруг характерным горловым клекотом.
Здесь царство уток, излюбленные места белых лебедей, и, хотя и редко, встречаются лебеди черные.
Аборигены вам скажут: в Европе нет другого такого места для охоты. И поведают, как в годы войны сюда прилетал Гитлер.
Вера закончила экипировку и в красивых, с высокими козырьками сапожках, затянутая поясом- патронташем, вначале долго вертелась перед зеркалом, потом подошла к окну и увидела трех мужиков, которых она избегала. Подозвала Анну:
— Вон первый, высокий, в белой шляпе, — он и есть Билл. Он всегда ходит вон по той тропинке, — к острову, где приземляется вертолет и что-то для них привозит. У них там мотоцикл под грибком стоит. Ключи от тайной комнаты он держит в бумажнике. А прежде чем открывать дверь, надо нажать на верхний косяк. Я видела…
Трое мужчин неспешно направлялись по вьющейся в зарослях камыша тропинке к небольшому выгоревшему на солнцепеке острову в плавнях. Вера продолжала:
— Боюсь только его. Однажды я загорала на острове, — там есть место для купанья, — так он схватил меня и разорвал купальный костюм. Потом подозвал тех двоих и они тоже… Я потеряла сознание.
— Ты бы кричала.
— Вы думаете, я молчала? Да что толку! На него нет управы.
Анне вдруг пришла в голову шальная мысль. Схватила за руку Веру.
— Дай мне костюм.
— Какой костюм?
— Твой, вот этот, охотничий, и ружье. На пару часов дай. Прошу тебя. Ну хочешь, я деньги дам, пятьсот долларов? Ты домой едешь, нужны будут.
— Не надо мне денег, я и так… Ну пожалуйста. Но подойдет ли?
Анна сбросила с себя все — до купальника, стала одеваться. Да, конечно, она была полнее Веры, но не намного. Кожаная юбка была тесноватой и коротка сверх всякой меры. Даже Вера покачала головой. И стянутая широким ремнем талия еще резче выделяла рельеф ее форм, но то были формы соблазнительные, те самые, которые в наши дни любят показывать на экранах и сценах.
— Ну и ножки у вас! — воскликнула Вера, глядя, как Анна натягивала купленные Верой в Турции сверкающие черные лосины. — Ну и ну! Турки бы за такие ноги полмира отдали и Стамбул в придачу.
— Эти, твои мужички, тоже не останутся равнодушными, — кивнула в их сторону Анюта.
— Туда пойдете? С ума сошли! Да они весь этот костюм на клочки разорвут, а из вас отбивную котлету сделают.
Анна положила руки на плечи Веры, заговорила серьезно:
— Просьбу мою можешь выполнить? Никуда не выходи из комнаты, — пусть думают, что это ты пошла на охоту, а не я. Ложись на диван и читай книгу. А если кто придет и спросит меня, скажи: «Не знаю, не видела». Это очень важно. На тебе пятьсот долларов, — Анна отсчитала деньги, подала Вере, — и побожись просьбу мою выполнить.
— Вот те крест! За такие-то деньги! Я в Турции за полгода пятьсот не заработала. Ладно, идите. Да ружье не забудьте. И вот еще, — далеко не уходите, а так… чтобы я вас из окна видела.
— Не надо смотреть в окно. Не думай и не беспокойся. Слышишь? Ты обещала.
— Ну ладно. Ни пуха ни пера!..
Анюта вышла. Она знала, что идти ей надо не через главный подъезд, а через дверь боковую, — ту, что служит здесь для челяди.
Ни во дворце, ни на выходе никто Анну не встретил. Несколько пар мужских глаз из окон первого
