Напуганный хозяин, чье сердце билось, словно затравленный зверь — коим он сейчас и сам являлся, — поспешил обратно наверх, где Оливия тщетно пыталась дозвониться до сторожки, поскольку система наблюдения должна была находиться там под постоянным контролем. Они связались с другим человеком из обслуживающего персонала и поручили ему сообщить о произошедшем в полицию. Затем Оливия набрала 999.
С осторожностью продвигаясь по нависавшей над холлом балюстраде, Джордж замер, услышав скрежет осколков стекла под чьей–то ногой. Внизу он увидел квадратную фигуру Микаэла Эбрама в кожаной куртке и в черных перчатках. Его голос должен был бы дрожать от страха, но Джордж спросил незваного гостя почти обыденным тоном, кто он такой. Тот завопил в ответ: «Ты знаешь! Спускайся вниз!»
Как во время перелета в Нью–Йорк в 1971 году и в другие жуткие моменты своей жизни, Джордж произнес пару раз «Харе Кришна» (хотя, наверное, «Help!» или «Get Back» были бы более уместны). Эбрам застыл на месте, соображая, что могут означать эти восклицания. Наконец, поняв, что это проклятия Сатаны, он рванулся наверх.
Впоследствии Джордж показывал в суде: «Первым моим порывом было вооружиться ножом. Я попытался проникнуть в комнату, но ключ застрял в замке. Тогда я решил бежать ему навстречу и сбить его с ног. Мы оба упали на пол. Я защищался руками от ударов. Он взгромоздился на меня и принялся бить ножом в верхнюю часть тела».
На шум из комнаты выбежала Оливия. «Никогда в жизни я не видела такого выражения на лице мужа», — вспоминала она. Придя в себя от оцепенения, Оливия схватила первый попавшийся под руку предмет — небольшую латунную кочергу — и вступила в схватку. Запустив руку между ног Сумасшедшего Мика, она с силой схватила его за мошонку. Тот дернулся от боли, скатился с Джорджа, вскочил на ноги и прыгнул на Оливию, словно пантера. Бросив кочергу, она попыталась убежать в гостиную, располагавшуюся рядом со спальней, но Эбрам настиг ее и вцепился в шею. В этот момент сзади на него набросился Джордж — Эбрам «продолжал наносить удары, и мне не удалось совладать с ним».
В пылу борьбы Джордж и Микаэл упали на подушки для медитации. Краем глаза Джордж увидел, как Оливия схватила увесистую стеклянную настольную лампу и со всей силы стукнула ею противника. «В тот самый момент я поймала себя на мысли, что не испытываю к нему ни малейшей злости», — вспоминала она.
«Бей его! — кричал Джордж. — Бей сильнее!»
Вздыбившись, словно вулкан, Эбрам нанес несколько ударов наугад, затем выхватил шнур и обмотал им руки женщины, поранив ей при этом лоб. Задыхавшийся Джордж «был полностью измотан. Я едва мог поднять руку, силы покидали меня. Я отчетливо помню момент, когда почувствовал, как нож вонзился в мою грудь».
Он ощутил на губах теплую жидкость. Кровь. К счастью, лезвие прошло в дюйме от сердца, но дважды проколотое легкое получило серьезные повреждения. «Мне показалось, что моя рана смертельна», — говорил он позже. И при этом подумал о том, какое горе причинит Оливии своей смертью.
Получив сильные порезы лица, которые потом потребовали наложения швов, Эбрам тоже выбился из сил. «Он в изнеможении рухнул на меня, — вспоминала Оливия, — и я вырвала из его руки нож».
В этот момент — никак не скажешь, что как раз вовремя — появились два констебля, Пол Уильяме и 33–летний Мэтт Морганс, всего полгода состоявший на этой службе. «В поместье царила абсолютная тьма, — рассказывал потом Моргане своему сержанту и репортеру из «The Henley Standard». — Мы вышли из автомобиля, Уильяме направился к входным дверям, а я пошел вокруг дома. Приблизившись к окну, которое оказалось разбитым, я услышал вопли, крикнул Уильямсу и влез внутрь».
По лестнице спускалась Оливия, ее лицо было в синяках и кровоподтеках.
«Я новичок в этом деле и действовал совершенно машинально, — оправдывался Мэтт, — меня потом спрашивали, почему я не позвал на подмогу и почему на мне не было бронежилета. Она сказала мне, что какой–то человек там, наверху, пытается убить Джорджа. Бросившись туда, я увидел бегущего по лестничной площадке парня. Вначале я подумал, что он в маске, но, как выяснилось, это была кровь из раны на голове, куда ему попала лампой Оливия. Я приказал ему остановиться и лечь на пол, он подчинился. В этот момент я заметил свет в спальне и увидел, что за ее приоткрытой дверью лежит Джордж Харрисон. Тут подоспел Уильямс. Я оставил ему наручники для преступника и направился в спальню. На Джорджа было страшно смотреть. Он находился в сознании и первым делом спросил о жене, поскольку решил, что нападавший счел его покойником и принялся за нее. Я уложил его поудобнее и оказал первую помощь».
Затем констебли осмотрели помещения в поисках сообщников, но больше никого не нашли. Позже, доставленный в полицейский участок на Фалэз Сквер Микаэл Эбрам воскликнул несколько раз подряд: «Я сделал это! Я сделал это!»
Примчался Дхани. Он склонился над отцом и тут же весь перепачкался кровью. Помимо легкого, нож повредил лицо, бедро, грудь и левое предплечье Джорджа. «Я всерьез думал, что он умирает, — вспоминал Дхани. — Его лицо покрывала смертельная бледность. Я заглянул ему в глаза и увидел в них боль. Отец стонал и тихо повторял: «О Дхани, о Дхани». Потом произнес: «Я ухожу». Я понял, что он теряет сознание. Это продолжалось минут 10—12, а мне показалось, будто прошла целая жизнь, прежде чем приехали врачи».
Жертву и преступника отвезли в «Royal Berkshire Hospital» в Рединге. «Когда отца уносили на носилках, он повернул в мою сторону голову и с трудом, захлебываясь кашлем, произнес: «Я люблю тебя, Дхани». А потом добавил: «Харе Кришна» и закрыл глаза. В этот момент он как–то очень странно вздохнул — очень глубоко. Это был словно вздох смерти. Его рот был искривлен, щеки запали, и он посасывал нижнюю губу. Я закричал: «Папа! Папа! Ты слышишь меня? Все будет хорошо. Не уходи!» Его лицо исказила гримаса, и несколько секунд он не дышал. Когда я замолчал, он вздохнул и открыл глаза. Не помню, чтобы человек, будь то живой или мертвый — а я видел своего деда в гробу, — выглядел так плохо».
Однако вопреки ожиданиям к вечеру следующего дня жизнь Джорджа уже была вне опасности. Его перевезли в «Harefield Hospital» на окраине Лондона, где он встретил 2000 год. Напускная веселость и бодрые шутки Джорджа (например: «Он не был взломщиком и явно не проходил прослушивание для участия в
У Оливии страх уступил место гневу по отношению к тому, кто «обязан нам спасением от кармы убийцы. Мы не допускаем, будто он не знал, что творит зло. Мы никогда не забудем, что он был полон ненависти, когда вошел в наш дом».
Когда в середине января к Джорджу вернулась его обычная улыбка, они отправились в непродолжительную оздоровительную поездку в Ирландию, явившуюся прелюдией к длительному отдыху на Барбадосе в компании Дхани и недавно овдовевшего Джо Брауна в арендованном доме отдыха, главное достоинство которого заключалось не в шикарных интерьерах, а в вооруженных охранниках, постоянно патрулировавших окрестности.
Микаэл Эбрам прислал из заключения письмо с извинениями за то, что «вам пришлось столкнуться в собственном доме с безумцем вроде меня». Оно было доставлено во Фрайер Парк через посредство королевской прокуратуры в ноябре, за день до того, как начался процесс по его делу. На Оливию письмо не произвело впечатления: «Я читала его не очень внимательно, но мне показалось, что писал его не он».
На следующий день неузнаваемый Эбрам в костюме в полоску, в очках а–ля Джон Леннон и с аккуратной короткой стрижкой предстал перед судом в Oxford Crown Court. С совершенно бесстрастным лицом он отверг обвинения в попытке убийства, повлекшей за собой тяжкие телесные повреждения, и незаконном проникновении в жилище. Его адвокату, благодаря незаурядному ораторскому искусству, удалось убедить жюри в том, что во всем виновато общество, и обвиняемый должен был благодарить судью Эстилла после того, как его признали невиновным вследствие психической невменяемости. Два санитара сопроводили Сумасшедшего Мика в «Scott Clinic», психиатрическое отделение больницы «Rainhill Hospital», расположенное в сельском уголке Мерсисайда. Эбрам должен был находиться там до тех пор, пока специальная комиссия не приняла бы решение, что он больше не представляет опасности для общества.
