Мадам

своим присутствием мероприятия Service Culturel и всегда какая-то часть приглашенных заранее предупреждает о своем отсутствии или просто не приходит tout court. Это мой шанс. Я смогу принять участие в том или ином мероприятии вместо того, кто на него не явится. У меня будет специальный пропуск, нечто вроде контрамарки, благодаря которому я смогу приходить на вечера Service Cultural, если, разумеется, удастся найти для себя свободное место. Compris? Formidable! [149] — Теперь несколько слов о ближайших планах. Она должна отметить, что или мне необыкновенно везет, или у меня прекрасная интуиция (или, возможно, мне кто-то подсказал), если я именно сейчас проявил интерес к программе Service Culturel, потому что в ближайшем будущем предстоят события, в культурном смысле воистину выдающиеся, настоящие evenements высшего качества, которыми Франция может гордиться. — Во-первых, через неделю в галерее «Захенте» состоится вернисаж последних графических работ Пикассо, гениальных tout simplement[150] и… — ее карминовые губы на долю секунды застыли в игриво-загадочной улыбке — и очень scandalisant[151]… в мещанском понимании, хотя, разумеется, графика Пикассо выше этого. — Затем, после Нового года, в Варшаву приезжает Comedie Frangaise со знаменитой «Федрой» Расина, которую представит на сцене Польского театра. Только два спектакля. — И, наконец, в конце января, двадцать седьмого, произойдет самая большая сенсация: демонстрация мирового киношедевра, завоевавшего Гран-при на последнем Каннском фестивале, знаменитого фильма «Мужчина и женщина» блистательного Клода Лелюша. Закрытый показ. Только один сеанс! В кинотеатре «Скарб» на Траугутта. — Программа — pas mal[152], должна признаться. Вот ваша карточка. Que je m'amuse bien! — Voila![153] — Может быть, есть вопросы?

Я понял, что медлить нельзя, — складывалось впечатление, что она хочет побыстрее от меня избавиться, — и попросил ее уделить мне еще немного внимания и ответить на несколько вопросов, хотя непосредственно и не связанных с данным делом. Речь идет, в частности, о польско-французском сотрудничестве в области образования и конкретно о франкоязычной школе, которая, как я слышал, уже открылась в Варшаве — под патронатом Service Culturel. — Так ли это на самом деле? Потому что на эту тему высказывается много часто противоречивых мнений. Если такая школа действительно существует, то, во- первых, где она находится? А во-вторых, в чем заключается роль французской стороны? Правда ли, что ее директор… специально приехал из Франции? — Я интересуюсь этим не из личных соображений — школу я уже закончил, — а чтобы помочь моему… моему младшему брату, который, наконец, понял, сколь многим я обязан французскому языку, и хочет, последовав моему примеру, по возможности быстрее и на самом высоком уровне выучить ваш прекрасный язык. К сожалению, школа, в которую он сейчас ходит, такой возможности не в состоянии ему предоставить. Короче говоря, он хотел бы перевестись в другую, франкоязычную школу, если она вообще существует.

Слушая мое вранье, зеленоокая Ундина улыбалась сладкой улыбкой и в конце каждой фразы кивала головой, — как бы ободряя меня («понимаю, что ты имеешь в виду, браво! продолжай, милый юноша»), А когда я высказался до конца, она выпрямилась, красиво сложила руки и взялась за ответ.

C'est vrai[154], есть план организовать в Польше сеть школ с преподаванием на французском языке, но его реализация — это долгий и сложный процесс. В настоящее время он пребывает на начальном этапе, на стадии, что называется, «эксперимента». Дело в том, что польское Министерство просвещения стремится решить эту задачу исключительно собственными силами, а от французской стороны ожидает помощи лишь в форме подготовки преподавательских кадров и поставки книг, то есть учебников. В свою очередь, французская сторона отстаивает подтвержденную опытом других стран позицию, что подобный проект имеет смысл и приносит результаты только в том случае, если кадры, хотя бы частично, не отечественные, а исконные, французские. Чтобы как-то сгладить эту разницу во взглядах, был предложен компромисс: кадры пусть будут отечественными, но подготовку получат во Франции. Выбранные французской стороной польские учителя, точней сказать, утвержденные — по результатам языковых тестов и проверки документации о педагогической квалификации — поедут во Францию на специальные курсы, а после их окончания пройдут полугодовую практику во французских школах для иностранцев. Только с такими кадрами, прошедшими специализированную подготовку, мы приступим к организации франкоязычных лицеев. То есть сейчас мой frere cadet[155] не сможет, к сожалению, осуществить свои похвальные намерения, так как такой школы просто не существует. Однако уже есть люди, которые, являясь кандидатами на должности учителей будущих франкоязычных школ, проходят проверку в различных учреждениях системы образования.

Когда с уст Зеленоокой слетела фраза, проясняющая суть найденного спасительного компромисса («кадры пусть будут отечественными, но подготовку пройдут во Франции»), я почувствовал, как в голову ударила горячая волна, а сердце забилось сильнее, — будто после долгого плавания, полного сомнений и страхов, я увидел на горизонте очертания долгожданного берега. Как оказалось, это была только прелюдия к переживаниям, намного более сильным. Ибо то, что произошло в дальнейшем, когда я еще на шаг приблизился к цели, действительно превзошло все, на что я мог надеяться.

Но не буду предвосхищать события. Всему свое время, не надо спешить!

Продолжая спекулировать заботой о своем frere cadet, я робко спросил, существуют ли какие-нибудь сроки — хотя бы окончания этой предварительной проверки и отбора кандидатов для дальнейшей подготовки во Франции.

Она ответила, что действительно установлены определенные сроки. Так как курсы во Франции планируются на лето, то отбор кандидатов, их так называемое «утверждение» должно произойти в конце первого квартала будущего года, чтобы у них осталось время на устройство личных дел и урегулирование многочисленных формальностей, связанных с жестким паспортным режимом.

И еще один вопрос: «языковой тест» — это понятно, но что значит упомянутая «документация о педагогической квалификации»? Что это может быть? Стаж работы? Характеристика инспектора отдела образования? Диплом высшего учебного заведения? Ученое звание?

Ах, нет, ничего подобного! Решающее значение имеет оценка французских специалистов, посещающих уроки отобранных претендентов, а также отчеты самих заинтересованных лиц о методике преподавания и достигнутых результатах — официально оформленные. Впрочем, если это меня так интересует, она может продемонстрировать, как это приблизительно происходит.

Она легко повернулась на вращающемся кресле и достала со стоящего за ее спиной белого стеллажа толстый скоросшиватель с блестящей обложкой и, опять повернувшись на сто восемьдесят градусов, начала перекладывать находящиеся в нем конверты из прозрачного пластика с разными бумагами.

— Вот документация, о которой вы спрашивали. Описания уроков… отчеты… примеры compositions.

Именно в тот момент, когда она произносила эту фразу, я и открыл свою Америку: в пластиковой упаковке, которая лежала перед Зеленоокой, будто насекомое под стеклом или засушенное растение, покоилась моя голубая тетрадь с сочинением о звездах. К ней серебристой, блестящей скрепкой была прикреплена карточка с аннотацией, написанной рукой Мадам:

Сочинение ученика последнего класса лицея.

Через полтора года обучения по интенсивной методике.

Я замер от неожиданности. Вот, значит, как! Ложь — к тому же! Какие там «полтора года»! Три месяца, не больше. И какая там «интенсивная методика»! Самая банальная, а по отношению ко мне, можно сказать, — «нерадивая».

Но прежде всего тому уровню знания языка я ни в коей мере не был обязан школьным занятиям. С раннего детства я ходил на частные уроки, и, кроме того, родители неустанно заставляли меня разговаривать дома на французском языке и следили за моими успехами, замучив нравоучениями, что, мол, упущения в этой области сродни «позорной болезни», это «свидетельство неполноценности» и даже «стыд и позор». «Раньше каждый юноша из семьи, пользующейся уважением в обществе, знал, по крайней мере, французский! — без устали напоминали мне родители. — Если сегодня это не принято, „другие традиции“, вовсе не значит, что ты получил индульгенцию. Ссылаться на современные нравы и следовать им — доказательство крайней глупости».