простирается до горизонта, и вокруг нет никаких признаков земли.
— Это прекрасно, — говорит она.
Она бросает взгляд на его правую руку, которая покоиться на поручне, хмурясь, когда она внимательно рассматривает его безымянный палец.
— Ты это ищешь? — спрашивает он, взмахнув рукой. Кожа на его руке приходит в движение, обнажая шрам на его безымянном пальце. — Этот шрам был сделан кольцом, когда мне было четырнадцать. На нем было что-то написано на латыни, но я не знаю что именно.
— Esse quam videri, — говорит Селия. — Быть, а не казаться. Это семейный девиз Боуэнов. Мой отец очень любил наносить гравировку на свои побрякушки. Не уверена, что он оценил иронию. То кольцо очень похоже на это.
Она кладет свою правую руку на книги рядом с ним. Серебряная полоска на её пальце имеет гравировку, то, что Марко считал сложной филигранью, оказывается той же фразой выведенной округлыми буквами.
Селия крутит кольцо, сдвигая его вниз по пальцу так, чтобы он смог увидеть соответствующий шрам.
— Это единственный шрам. И я никогда не могла полностью излечить его, — говорит она.
— У меня было такое же, — говорит Марко, глядя на её кольцо, хотя то и дело поглядывает на её шрам. — Только моё кольцо было золотым. Своё ты получила от Александра?
Селия кивает.
— Сколько лет тебе было? — спрашивает он.
— Мне было шесть. Это кольцо было очень простым и сделано оно было из серебра. Это было впервые, когда я увидела человека, который мог делать такие же вещи, как и мой отец, однако, он казалось, очень отличался от моего отца. Он сказал мне, что я — ангел. Это были самые красивые слова, которые мне когда-либо говорили.
— Ангел — это еще мягко сказано, — говорит Марко, кладя свою руку поверх её.
Вдруг морской бриз начинает рвать бумажные слои парусов. Страницы книг трепещут, в то время как поверхность чернильного моря идет рябью.
— Это твои проделки, — говорит Марко.
— Я не хотела, — говорит Селия, но руку свою не отнимает.
— Я не возражаю, — говорит Марко, переплетаясь своими пальцами с её. — Я могу сделать это и сам, ты же знаешь.
Ветер усиливается, заставляя волны черных чернил врезаться в борта корабля. Страницы облетают с парусов, кружась вокруг них, словно осенние листья. Корабль начинает уходить в крен и Селия чуть ли не падает с ног, но Марко обнимает ее за талию, чтобы поддержать, а она смеется.
— Это впечатляет, господин Иллюзионист, — говорит она.
— Назови меня по имени, — говорит он. Он никогда не слышал, как она произносила его имя и держа её в объятьях, ему вдруг очень захотелось услышать это. — Прошу тебя, — добавляет он, когда она колеблется.
— Марко, — говорит она, ее голос, тих и мягок.
Звук его имени, срывающийся с её языка, еще более пьянящий, чем он ожидал, и молодой человек наклоняется вперед, чтобы попробовать на вкус.
И его губы едва не успевают коснуться её губ, как она отворачивается.
— Селия, — вздыхает Марко рядом с её ухом, наполняя ее имя всем своим желанием и разочарованиями, которые она и сама чувствует, и его горячее дыхание на своей шее.
— Прости, — говорит она. — Я… Я не хочу делать всё еще сложнее, чем уже есть. — Он ничего не говорит, продолжая обнимать её, но легкий ветерок начинает стихать, и волны омывающие корабль потихоньку усмиряются. — Я провела большую часть моей жизни, пытаясь держать себя под контролем, — говорит Селия, склонив ему голову на плечо. — Чтобы познать самое себя, изнутри и снаружи, нужно подчинить всё порядку. Но, когда я с тобой, я теряю эту способность. Это пугает меня, и…
— Я не хочу, чтобы это тебя пугало, — перебивает её Марко.
— Меня пугает, как мне это по душе, — заканчивает свою мысль Селия, поворачиваясь вновь к нему лицом. — Как заманчиво раствориться в тебе. Пустить всё на самотек. Позволить тебе препятствовать ломать мне люстры, а не беспокоиться об этом самой.
— Я мог бы это устроить.
— Я знаю.
Они стоят молча вместе, пока судно дрейфует в сторону бесконечного горизонта.
— Пойдем со мной, — говорит Марко. — Куда угодно. Прочь от цирка и Александра с твоим отцом.
— Мы не можем, — говорит Селия.
— Ну, конечно же, мы можем, — настаивает Марко. — Мы с тобой вместе, мы можем делать что угодно.
— Нет, — говорит Селия. — Мы можем делать что угодно только здесь.
— Я не понимаю.
— Ты никогда не думал о том, чтобы просто уйти? В самом деле, по-настоящему думал об этом, чтобы взять и уйти, исполнить намерение, а не просто мечтать, будто это сиюминутный каприз? — Когда он не отвечает ей, она продолжает. — Подумай об этом, прямо сейчас. Представь нас, как мы оставили это место и эту игру и начали всё заново, вместе, где-то в другом месте, и держи в голове этот образ.
Марко закрывает глаза и рисует все это в своем воображении, сосредотачиваясь не на желаемую мечту, а на практической стороне вопроса. Распланировав все до малейшей детали, от систематизирования новых бухгалтерских книг Чандреша, до развешивания костюмов в шкафу в своей квартире, вплоть до обручальных колец на пальцах.
И вот, тогда его правая рука начинает гореть, боль острая и жгучая, начинающаяся от шрама вокруг пальца и поднимающаяся выше по руке, затмевая все мысли. Эта была та же самая боль, которая возникла при появлении шрама, только усиленная в тысячу раз.
Движение корабля мгновенно прекращается. Бумага рассыпается, а море из чернил исчезает, оставляя после себя только круг стульев в полосатом шатре, а Марко падает на пол.
Боль потихоньку отпускает, когда Селия садиться на колени рядом с ним и берет его за руку.
— Та ночь, празднования годовщины, — говорит она. — Ночь, когда ты поцеловал меня. Я подумала о том же самом, в ту самою ночь. Мне больше не хотелось играть, единственное, чего мне хотелось, это быть с тобой. Я подумала, что попрошу тебя, сбежать со мной. Я только об этом и думала. И вот самый момент, когда я убедила себя, что у нас все могло бы получиться, я почувствовала такую боль, что едва смогла стоять на ногах. Фредрик не знал, что со мной делать. Он усадил меня в тихий уголок и держал за руку, и не допытывался, когда я не смогла ничего внятно объяснить, потому что он очень добрый и понимающий человек.
Она смотрит на шрам Марко, пока тот пытается перевести дыхание.
— Я подумала, что может быть, эта боль возникла из-за тебя, — говорит девушка. — Поэтому я как-то попробовала не садиться на поезд, когда тот отправлялся уже в другой город, и я испытала ту же боль.
— Ты хотела сбежать со мной, — улыбаясь, говорит Марко, несмотря на жгучую боль. — Я не был уверен, что тот поцелуй произведет такой эффект.
— Ты мог бы заставить меня забыть, вынуть этот поцелуй из моей памяти, так же легко и просто, как ты сделал в отношении всех остальных на том вечере.
— Что было не так уж легко, — говорит Марко. — И я не хочу, чтобы ты об этом забывала.
— Я бы и не смогла, — говорит Селия. — Как ты себя чувствуешь?
— Несчастным. Но боль отступает. Я сказал Александру той ночью, что хочу уйти. Я, должно быть, не думал об этом всерьез, а только хотел посмотреть его реакцию.
— Скорее всего, это предназначалось для того, чтобы заставить нас почувствовать, будто мы не в клетке, — говорит Селия. — Мы не можем почувствовать решетку, пока не будем на них давить. На моего отца с Александром. Мой отец говорит, что всё было бы гораздо проще, если бы мы не были увлечены друг другом. Возможно, он прав.
