— Да! Тут они где-то, твари. Зачем автомат? — одернул он товарища. — Ты гранаты доставай.
Эти три гранаты РГД-5 были их личные, приобретенные старшим лейтенантом милиции на базаре у знакомых дельцов.
Федор Зинаидович Будников прекрасно знал, что нарушает дисциплину, переходит все дозволенные границы, не выполняет приказы, но ничего не мог с собой поделать.
Он так жаловался Алу:
— Ничего не могу с собой поделать! Все понимаю, а не могу… Срывается душа к чертям собачьим! Казалось бы, отдежурь свое и домой? Выловил пару пьяниц, дал по морде какому-нибудь хулигану… Тоже вроде нельзя, но кулак сам летит впереди тебя… И успокойся! Сиди дома, отдыхай, пей чай или водку. Нет, лучше чай. С водкой тоже проблемы. Соберешься с друзьями, с тем же Колькой, к примеру, выпьешь рюмочку-другую шевельнулось в голове, скажи себе, хватит. Куда там?! Какое хватит? Не наполняется душа! Все мало… Утром проснешься муторно, стыдно, хоть на исповедь беги. Скажешь, другие точно такие же? А что мне другие? Мне бы с собой справиться.
— Нет, Федя, не справишься! Извини, конечно, за пафос, но это в тебе менталитет ворочается, Россия-матушка. Вспомни, где ты живешь. Вон она какая со своими просторами и сама по себе. Ни уставы, ни выдуманные законы, ни навязанные границы — не по ней. А начни ее давить, как тебя приказами, взбаламутится, вздыбится, морозами ударит, метелями завьюжит, пожарами задымит, ливнями зальет. Буянит, как ты пьяный. И не только ты — она в каждом из нас воли требует. Всяк на Руси — русский. Кому беда, а нам — рай.
— Прости, друг, а как же другие? Мусульмане, язычники, католики…?
— Для Нее нет других. Этой еврейке все равно, татарин ты, чуваш или карел. Ее интересуют люди с душой, а не с потрохами. Чем больше тот же татарин верует в своего Аллаха, тем Ей и лучше. Россия спасается верою, неистовой и яростной. А какая там конфессия — не суть.
— Чего-то я к религии не очень…
— Ишь ты, дипломат, «к религии не о-очень». А чего ж по утрам маешься, чуть ли не головой об стенку? Ты, дорогой, с собой не борись, отдавай себя миру какой есть, а Там — понимаешь, где там? — разберутся.
…Ехали медленно, чуть ли не щупая колесами землю. Во рту у Федора было вязко, губы слипались. Даже говорить трудно. Для подобных случаев у него была припасена бутылка минеральной воды. Он или делал глоток, или просто полоскал рот и сплевывал в открытое окно.
— Черт! Мы даже не знаем, как это выглядит…
— Колбаса и колбаса, — пробормотал Николай.
— Ага… Только какого размера она, твоя колбаса?
— Ты ж рядом с ней, Федя, был. Палил во всю мочь.
— А я что, помню? Я как в тумане пребывал. Ты, кстати, тоже стрелял.
Николай ничего не ответил.
Гравийная разбитая дорога тянулась вдоль вонючей трясины и находилась ниже насыпи, огораживающей очистные сооружения. Впереди она пересекалась с утоптанной дорожкой, соединявшую поселок химиков с проходной № 4.
— Стоп! — сказал сам себе Будников и нажал на тормоз. — Интересно бы узнать, в поселке последнее время пропадал кто-нибудь?
— Спроси, — Николай указал на рацию.
— Ага, умник… Они, как мой голос услышат, тут же взвод СОБРа пришлют. А ты тут гранатами обвешан, как партизан.
Между бетонным забором химкомбината и поселком было километра полтора, не более. У дорожки очистные сооружения заканчивались, дальше лежала бурая, словно выжженная, земля.
Федор посмотрел в сторону поселка. В основном здесь был частный сектор.
— Как они живут? Там же сажать ничего нельзя.
— Ты знаешь, сажают. У меня кум в поселке жил, когда на химкомбинате работал, так он картошку выращивал.
— Ну и как, есть можно?
— Не пробовал. Да и помер он уже. Здесь народ не задерживается.
Солнце неярко пробивалось сквозь утренние облака, но все вокруг казалось мертвым, безжизненным, даже собаки в поселке не лаяли. Никакой живности…
— Скоро люди на смену пойдут, — сказал Федор, снова ополоснул рот и открыл дверцу, чтобы сплюнуть, и вдруг заметил небольшое шевеление. Сзади, по насыпи кто-то подкрадывался.
Он чуть не поперхнулся.
— Блин! — выругался старший лейтенант, закашлялся, но успел включить первую передачу.
Но только машина тронулась, как сверху, на крышу, плюхнулось что-то тяжелое и стало наползать на лобовое стекло.
— Окошки, Коля! — хрипя крикнул Федор, тут же перевел рычаг на третью скорость и выжал газ.
Напарник уцепился за выскальзывающую ручку и начал свирепо ее крутить, поднимая стекла. Гранаты со стуком посыпались на пол.
Передний обзор был закрыт, но «УА3» так резво подпрыгнул, что тварь, или кто-то иной, сползла назад. Федор, рискуя опрокинуть автомобиль, взял вправо, затем резко влево. Машина завиляла из стороны в сторону, поднимая тучи пыли, нечто отцепилось и упало на дорогу.
Они промчались около сотни метров, затем Федька затормозил и начал разворачиваться. Что барахталось на дороге, в клубах пыли, разобрать было невозможно. Пока Федор сдавал назад, Николай схватил автомат; выскочил на улицу и выпустил очередь.
— Колька, в машину! Гранаты собери, — сказал он, когда тот впрыгнул на сиденье.
— Ну что, на таран?
— Гранату метни.
— А если осколки по нам?
— Тоже верно.
Федька врубил скорость и рванул наобум, поскольку пыль не улеглась. Они почувствовали, как врезались во что-то мягкое и жидкое.
— Смотри, скотина, не убралась! Под колесами противно заплюхало.
— Есть!
Они миновали тварь и выскочили на твердую почву.
— Стой.
— Нет, Коля! Смотри, по насыпи еще что-то ползет.
И правда, ползло. Ползло быстро, в их сторону. И опять полные непонятки! Солнце выглянуло из-за облаков и теперь било им в глаза.
— Швыряй гранату!
Николай вырвал чеку и бросил в движущуюся массу гранату. И вновь Федор выжал до предела педаль газа. Остановились, когда далеко позади грохнуло. Мужчины на всякий случай пригнули головы и просидели, скорчившись, где-то полминуты.
— Ну что?
— Вроде тихо…
Открыли дверцы, высунулись… Нет, что-то там в пыли ворочалось.
— Сколько у нас осталось, две? Солить их, что ли…
— Федь, а осколки?
— Пригнемся, как сейчас.
Так и сделали. Федька бросил свою гранату на насыпь, а Колька — на дорогу в шевелящееся месиво. Для острастки еще по рожку из автомата выпустили.
Ал потом спросил:
— Федор, но ты хоть разглядел, с чем боролся?
