— Отнюдь нет, герцог. Но потерпите немного, сейчас вы сами все увидите.
Но еще более удивительным было то, что Жанна показалась в сопровождении фрейлин с такой счастливой улыбкой на губах, что это не могло не вызвать тысячи откликов с уст придворных, никогда до этого не видевших на ее лице такой улыбки. Недоумевания переросли в предположения, и уже стали поговаривать, что королеве Наваррской достался французский трон и что теперь вся Франция превратится в одно большое гугенотское королевство с Жанной Д'Альбре в роли правительницы государства.
Однако прошло несколько мгновений, и все тотчас встало на свои места. Едва Жанна дошла до лестницы, как к ней тут же подошел Лесдигьер и, припав на одно колено, почтительно поцеловал ей руку. А она, счастливая и сверкающая золотом и драгоценностями, глядела теперь уже только на него одного, одному ему она теперь улыбалась, не сводя с него чарующего взгляда. Да и сам Лесдигьер был также одет по последней моде французского двора. На нем был белый короткий застегнутый доверху камзол с узенькой обшивкой вокруг талии; шею обрамлял воронкообразный накрахмаленный и сплоенный воротничок; рукава с нашитыми на них голубыми полосами вокруг плеч подбиты ватой, оплечья снаружи обшиты широкой складкой; верхние короткие штаны серебристого цвета — в форме продолговатых подушек, закрывающих ногу до середины бедра; на ногах шитые длинные розовые чулки выше колена; на башмаках — разрезы с буфами; на голове низкая шляпа с округлой тульей, к которой прикреплено серебряной пряжкой белое страусиное перо, и широкими прямыми полями. Таков наряд Лесдигьера — костюм, достойный короля! Да и в самом деле, тот, кому довелось бы впервые увидеть эту пару, непременно сказал бы, что перед ним король и королева.
Жанна между тем, все так же счастливо улыбаясь своему возлюбленному, взяла его под руку, и они медленно и грациозно, не сводя глаз, друг с друга, стали спускаться вниз. И этот жест сразу же всем все объяснил, ибо под руку королева могла взять только собственного мужа, а в отсутствие оного — законного любовника.
— Ай да Лесдигьер, — восхищенно произнес Монморанси, качая головой, — кто бы мог подумать, как стремительно он вознесется ввысь! Надо же — возлюбленный королевы Наваррской!
Рядом с ними, в нескольких шагах от начала лестницы, у бюста короля Карла Великого стояли братья Бурбоны и тоже с восхищением глядели на эту сцену.
— Черт возьми, — легко толкнул плечом Конде своего кузена, — ну и красивая же у тебя мать, Анри. А посмотри на ее лицо, видел ли ты когда-нибудь его таким счастливым?
— Она влюблена, Конде, и этим все сказано.
Конде вздохнул и передернул плечами:
— Теперь Лесдигьер станет маршалом.
— Когда я стану королем, Анри, — ответил Генрих Наваррский, — я сделаю его своим первым министром и коннетаблем Франции, потому что по гроб жизни буду обязан человеку, который сделал мою мать счастливой.
— Идем танцевать, брат. Бал, кажется, уже начинается.
Что касается Шомберга, то он стоял, прислонившись к одной из колонн с каннелюрами, мимо которой должны были пройти счастливые влюбленные, и, скрестив руки на груди и чуть склонив голову набок, с умилением глядел на королеву и ее новоявленного фаворита, размышляя о том, как запутанны, невероятно сложны и неожиданны бывают норою перипетии человеческих судеб.
Придворные меж тем уже начали выстраиваться парами. Ждали только королеву и Лесдигьера, которые и должны были открыть бал. А они в это время, держась за руки, медленно и торжественно проходили по залу к тому месту, откуда должен был начаться выход первой пары.
— Мадам, совсем недавно мы имели разговор с вашим сыном, — тихо сказал Лесдигьер.
— Что же он сказал, Франсуа?
И Жанна даже приостановилась, так ей стало интересно.
— Он пожелал нам обоим счастья и добавил, что отныне я в ответе за вашу жизнь.
Она протянула ему руку и, пока он покрывал ее поцелуями, с обворожительной улыбкой ответила:
— Берегите же ее, господин капитан, потому что отныне она ваша.
И столько было счастья и страсти одновременно в ее взгляде, что когда он поднял голову, то увидел — еще секунда-другая — и она бросится ему на шею. Лесдигьер выразительно посмотрел на нее, для пущей важности сдвинув брови, и она не посмела этого сделать, только благодарно улыбнулась ему.
— В этот вечер я не отпущу тебя, Франсуа, я буду танцевать только с тобой. А после окончания балета…
— Что же после окончания балета, мадам?
— Ты проводишь меня в мои покои.
— Я ваш раб, моя Жанна.
Утром следующего дня придворные ждали появления уже не одной Жанны Д'Альбре. И действительно, оба они показались в своих вчерашних великолепных одеяниях, с некоторыми, правда, незначительными изменениями в деталях, и, увидев их вдвоем, опять под руку, дамы и кавалеры низко склонили перед ними головы.
А Жанна вся сияла от счастья. Отдавшись своей любви полностью и безоглядно, она настолько пренебрегла правилами этикета и своим царственным положением, что внезапно остановилась, прижалась к Лесдигьеру и поцеловала его в губы. И это на виду у всех! А потом победно и с торжествующей улыбкой оглядела собравшихся.
Лесдигьеру стало неловко.
— Жанна, ты с ума сошла, — шепнул он ей.
— Прости, Франсуа, я, кажется, забылась.
С этого дня их ежедневно и повсюду стали видеть вместе и, как и предсказывал Генрих Наваррский, вскоре это перестало вызывать удивление. Но вызвало негодование у единственного человека. Конечно же, у адмирала Колиньи. Как-то одним прекрасным днем он высказал Жанне все, что думает о ее поведении, недостойном, по его мнению, королевы протестантов, забывшей в упоении своей любовью о государственных делах. На что Жанна, ничуть не смутившись, ответила ему:
— Ах, господин адмирал, знаете ли вы, что такое любовь?
— Знаю, мадам, я прожил на этом свете не один десяток лет.
— И не уяснили одной простой вещи. Я всегда останусь королевой гугенотов, но не надо забывать при этом, что я, прежде всего женщина, которую можно и нужно любить. Только сейчас я поняла всю красоту жизни, и помог мне в этом мой возлюбленный. Что же вы хотите, чтобы я надела монашескую рясу и в сорок два года отреклась от всех радостей земной жизни, заживо похоронив себя в могиле, называемой политикой? Я имею полное право на свое маленькое женское счастье, и никто, даже вы, не вправе помешать мне в этом.
— Однако, государыня, — смущенно проговорил адмирал, — мне кажется, не стоит все же так афишировать ваши любовные отношения. Кое-кому это может показаться дурным тоном, а вы все же королева.
— Ах, не все ли теперь равно, адмирал. Во мне разбудили женщину, и я хочу, чтобы она жила, радовалась и наслаждалась жизнью вопреки всему, что бы там о ней ни говорили. Я хочу любить и буду любить наперекор всему и всем. Быть может, я совершаю глупость, но она будет последней в моей жизни. К тому же я так счастлива сейчас и, представьте, мне стали даже завидовать. Испытывали ли вы когда- нибудь такое чувство, адмирал?
— Черт возьми, мне кажется, вы начинаете меня уговаривать… Что касается счастья… — и адмирал тяжело вздохнул, — то должен вам сообщить, мадам, что я и сам вскоре собираюсь жениться.
— Ну вот видите! А еще ругаете меня.
— Да, но у меня будет законная жена.
— А у меня законный любовник. Велика ли разница? Любовников сейчас нет только у тех, кто совсем уж никуда не годится. Ужели я, адмирал, так плоха собою, что недостойна иметь любовника?
— О, мадам, вы дивно хороши, а в последние несколько дней вы будто вновь расцвели и вернулись к юности. Я готов скинуть вам добрый десяток лет.
— Благодарю за комплимент, Колиньи. Кстати, а кто та дама, чей образ так неожиданно закрался
