в своей любви… и в своей Ла Рошели.
— Ах, — томно вздохнула Рене, — такой любви можно только позавидовать. Вряд ли, мадемуазель, такие чувства появятся у нашего короля Карла IX к своей будущей супруге.
— Надо думать, — передернула плечами Марго, — ведь мой братец Карл женится отнюдь не по любви. Да и какая уж тут любовь, если он всегда хмур и мрачен, а невесту свою до этого никогда не видел. Бьюсь об заклад, что наш брат Анжу опередит его и первым начнет заигрывать с юной королевой. Вот будет уморительная сцена ревности; право, на это стоит посмотреть. Пожалуй, я сама попрошу его об этом, так хочется отомстить Карлу за свое недавнее унижение. А для меня Анжу сделает все.
— Берегитесь, мадемуазель, — со смехом произнесла Мадлена де Миромон, — как бы принцессе не пришлось в результате вашего вмешательства поменять братьев одного на другого.
— Фи, да мне-то что до их страстей? Все равно она не полюбит ни того, ни этого. Да что там говорить, — вздохнула Марго, — меня ведь и саму вскоре выдадут замуж отнюдь не по любви, а из политических соображений. И почему так случается: если молодые люди не любят друг друга, их женят, невзирая на их чувства, а если любят — то нет? Я, например, хотела бы выйти замуж за Гиза, какая бы у нас с ним была любовь! Но моя мать усмотрела в этом угрозу короне.
— А за кого же выдает вас королева-мать? — спросила Луиза де Шарансонне. — Уж не за того ли спесивого испанца, который, по слухам, собственноручно задушил вашу сестру Елизавету?
— Вовсе нет. Кажется, меня собираются выдать за Беарнца, а я и видела-то его всего раза два-три в жизни; впечатлений от него не осталось никаких, кроме запаха лука и чеснока, которыми вечно воняет от него. Ах, Генрих, мой Генрих, — вздохнула она снова, вспоминая о Гизе, — увидимся ли мы вновь? Удастся ли мне вернуть тебя и заставить забыть постель принцессы Клевской ради моей любви?
Германская невеста оказалась белокурой юной девицей шестнадцати лет. Количество всадников, сопровождавших будущую королеву, было столь велико, что никому из окружения французского короля не удалось сразу разглядеть ее, хотя она уже вышла из кареты и даже сделала несколько шагов по ковровой дорожке, которую выстелили до самого дворца. Наконец все увидели ее, и король вместе с матерью и братьями направился к ней, чтобы первым поцеловать ей руку. Ее бархатные ресницы взлетели высоко вверх, а маленький ротик раскрылся в наивной улыбке, когда она, слегка наклонив голову набок, разглядывала своего будущего супруга. Екатерина бросила взгляд на сына и увидела, что тот улыбается. Слава богу, значит, невеста понравилась ему. Но тут все испортил Анжу. Со своей обычной галантностью он уже был подле руки юной принцессы и через переводчицу расточал ей комплименты. Карл сразу же нахмурился и побагровел. Всем известно было, как он ревновал братца к воинской славе и его успехам у женщин. Еще минута — и неминуемо разразился бы скандал, но мать вовремя заметила это и поспешила встать между сыновьями, с любезной улыбкой говоря при этом новой королеве:
— Идемте же дорогая, вам надо отдохнуть с дороги и переодеться.
И обе королевы — старая и молодая — чинно направились ко дворцу, где их уже ждали придворные. Король и брат последовали за ними.
— Еще раз сунешься!.. — прошипел Карл на ухо Анжу и под самый нос сунул ему кулак.
И еще один разговор состоялся у папского престола в декабре между Пием V и его легатом, Франческо Браманте. Он только что вернулся из Мезьера, где имел тайную беседу с королем и его матерью.
— Удалось ли вам вразумить французского короля и поставить ему на вид заключение постыдного мирного договора с протестантами? — спросил Пий.
— Ваше святейшество, королева-мать заверила меня, что ничего постыдного здесь нет, так как договор этот — всего лишь ловкий ход. Этим маневром она сумеет привлечь к себе протестантских главарей, а потом покончить с ними разом. Они уже заманили принцессу Конде; она в восторге от приема, который ей оказали при дворе короля Карла. Через нее она думает воздействовать и на других. Теперь их партия ослабла: немецкие рейтары ушли восвояси, а сама королева Наваррская занята своей внезапно вспыхнувшей любовью к какому-то графу.
— Пусть себе любит на здоровье, это нам не помешает. А свадьба Наваррского принца с принцессой Валуа все-таки состоится?
— Эта свадьба и явится предлогом к тому, чтобы собрать всех главарей в одном месте, а потом одним ударом разделаться с ними всеми. Так заверила меня Екатерина Медичи, успокоил папу Франческо Браманте.
— Ну что ж, это благое дело, и его можно одобрить. Только как скоро думает она избавить страну от своих гугенотов? — с нетерпением произнес Пий.
— Надо ждать, ваше святейшество. Это вопрос нескольких месяцев, в течение которых она надеется уговорить королеву Жанну Наваррскую ускорить этот брак, который положит конец религиозным войнам во Франции.
Едва легат вышел от папы, как два кардинала, стоявшие близ дверей, спросили его, что думает его святейшество по поводу французских гугенотов. Тот ответил, что Верховный Понтифик полон ненависти и ратует за самые решительные действия, направленные на искоренение ереси во Франции.
Когда легат ушел, один прелат сказал другому:
— Папа совсем ослеп и не видит, что творится у него под носом. Вместо того чтобы объединенными силами католиков и протестантов разгромить турок на Кипре, его святейшество по-прежнему выказывает свою непримиримость к кальвинистам и призывает католиков к их уничтожению, не понимая, что в борьбе против неверных эти две клики превосходно выступят в роли союзников.
— Верховный Понтифик стал слаб умом, — вторил ему другой кардинал. — Его ослепляет ненависть к еретикам, но он не видит в них своей выгоды. Говорить с ним об этом — все равно что с пойманной рыбой о видах на урожай. Новый папа будет умнее и хитрее этого. Однако нельзя не признать и того, что госпожа Медичи не выступит против султана: у нее с ним договор о торговле через Марсель. Французскому королю невыгодно ссориться с турками, а потому ему наплевать на призыв папы к крестовому походу против неверных; к тому же поговаривают, будто Селим II не прочь отдать французам половину Кипра.
— Lupus non mordet lupum,[5] — подытожил первый прелат, — но папе не мешало бы вначале сделать попытку примирения Габсбургов с Францией, а не кричать с пеной у рта о необходимости поголовного истребления еретиков.
— Попытку-то он сделал, но как примирить!
Однако папский легат и не догадывался, что королева-мать попросту обманула его, наговорив ему кучу небылиц. Предстоящая свадьба была с ее стороны всего лишь актом мести Филиппу II за смерть своей старшей дочери, а со стороны короля — актом дружелюбия и единственной возможностью примирить обе враждующие партии и обратить Генриха Наваррского в католицизм. Наконец Екатерина вовсе не желала уничтожения гугенотов, потому что они представляли собой армию, нужную для защиты южных границ государства от общего врага.
Оба, король и его мать, желали одного: мира в своем королевстве, где правят последние Валуа.
Часть пятая
Хитростью против честности, ложью против правды
Глава 1
При дворе королевы Наваррской
Конец июля выдался жарким. Всю неделю над Ла Рошелью висел одуряющий зной. Спасения не было даже в воде: ею обливались, брызгались, в нее ныряли — но ничто не помогало; солнце палило нещадно, вода была теплой и испарялась мгновенно как с тел, так и из бочек с водой, стоявших повсюду. Трава пожухла, безжизненные, поникшие листья лениво шевелились на ветвях, и только цветы, которые
