Мне указали на избу, я бросился к ней и у входа столкнулся со знакомым штабс- ротмистром.
—
Вы здесь?! — воскликнул он.
—
Срочно к Милорадовичу! — выдохнул я.
Акинфов подал знак караулу, и меня пропустили внутрь.
Генерал спал на походной кровати, прикрыв рукою
глаза. Лицо его, обрамленное русыми волосами, казалось безмятежным.
—
Ваше высокопревосходительство! — крикнул я.
Милорадович опустил руку, лицо его сразу же сделалось усталым, он повернулся, посмотрел на меня и сказал:
—
Что, действительный статский советник, опять не можете справиться с беременной женщиной?
—
Мы попали в окружение! — выпалил я. — Я один прорвался сюда. Польские уланы отрезали…
—
Что вы несете? — буркнул он. — Я только прилег отдохнуть…
—
Ваше высокопревосходительство, — вдруг раздался голос штабс-ротмистра, — к вам Панчулидзев.
В избу стремительно вошел генерал.
—
Что стряслось, Иван Давыдович? — спросил его граф.
—
Беда, Михаил Андреевич, — ответил тот. — Наши полки окружены. Дайте приказ ударить…
—
Я вам ударю! — оборвал его Милорадович.
—
Ваше высокопревосходительство, — сказал я. — Там графиня де ла Тровайола. Она же Селинская. Нельзя допустить, чтобы она попала к французам. Нужно прорвать окружение, я готов идти в первых рядах…
—
А! Ну да, вы-то еще не навоевались, — протянул Михаил Андреевич. — Обождите на воздухе, я сейчас.
Мы с генералом Панчулидзевым вышли во двор. Акинфов присоединился к нам.
—
Ваша подопечная постаралась, — сказал он. — Попади такая картав руки Бонапарта, считай, завтра же он был бы в Твери.
Я взглянул на штабс-ротмистра с благодарностью. Его слова успокаивали: хоть кто- то оценил мои старания. Он что-то такое заметил в моем взгляде и с сочувствием добавил:
—
Вижу, пришлось вам связаться с последней сволочью, граф.
—
Она не сволочь, — возразил я. — Просто она не на нашей стороне.
—
А я не про нее, — сказал штабс-ротмистр. — Я про Косынкина.
—
Вы знаете его? — удивился я.
—
Косынкина-то?! — ухмыльнулся Акинфов. — Он служил в полиции Смоленска…
—
Вот как? — удивился я. — Он не рассказывал мне об этом.
—
Неудивительно. Не самый славный эпизод его биографии. Хотя, как посмотреть, — продолжил штабс- ротмистр. — Он занимался тем, что по ночам убивал иностранцев, особенно французов.
—
Как убивал? — спросил я.
—
Так, убивал, — сказал Акинфов.
—
Заладили вы! Убивал и убивал! Мало ли убивают на войне! — неожиданно вмешался в наш разговор генерал Панчулидзев. Он продолжал расхаживать по двору. Акинфов дождался, когда генерал отошел, и вполголоса сказал:
—
Вот и ваш Косынкин не делал разницы между войной и убийством мирных жителей только за то, что они иноверцы! Он убивал французов, поляков, жидов…
—
Черт подери! — вскрикнул я. — Если об этом известно, отчего же его не арестовали?!
—
Когда враг стоит у ворот, арестовывать собственных граждан за чрезмерно проявленный патриотизм! — Штабс-ротмистр посмотрел на меня, как на недоросля, немного помолчал и добавил: — Кто-то забрал его в Санкт- Петербург…
—
И неплохо устроил! — воскликнул я.
Я не выдержал и начал расхаживать по двору. Перед глазами стоял ошеломленный Косынкин! Я вспомнил, как ревниво он посмотрел, когда де Санглен передал мне конвертики с ядом.
Heus
-
Deus
, а ведь пакетик со смертельным ядом остался у него! Господи, я здесь в богом забытой деревне, а он, возможно, уже отравил Алессандрину. А Милорадович все медлит и медлит!
Наконец дверь отворилась, и появился Михаил Андреевич.
—
Коня! — приказал он штабс-ротмистру.
Генерал Панчулидзев подбежал к крыльцу:
—
Ваше высокопревосходительство, прикажете поднять…
—
Никого поднимать не нужно, — ответил Милорадович. — Сам разберусь.
Ему подвели коня. Он сел в седло и повторил:
—
Оставайтесь здесь, а я разберусь!
Генерал Панчулидзев остался стоять с раскрытым ртом. А я, не спрашивая разрешения, прыгнул в седло и поскакал следом за Милорадовичем. Казалось, что каждый удар копыта приходился по сердцу: боялся, что графини, должно быть, уже нет в живых. И все-таки торопил коня: безумная надежда, что еще можно что-то исправить, не оставляла меня.
Милорадович оглянулся на стук копыт и, должно быть, заметив решимость в моем взгляде, возражать не стал. Мы проскакали бок о бок две версты, увидели аванпосты польских улан и перешли на шаг.
—
Помнится, вы хорошо говорите по-французски, — сказал генерал. — Если бы я учился в России, тоже знал бы по-французски. Но я обучался за границей и французским владею с грехом пополам.
Двое польских улан верхом направились в нашу сторону.
—
Спросите, кто у них старший, и скажите, что мы хотим его видеть, — попросил Милорадович.
Поляки приблизились, и на мой вопрос ответили, что их командир — генерал Себастиани.
—
Превосходно! — Милорадович благодушно рассмеялся. — Себастиани — мой добрый товарищ.
Я попросил поляков передать их командиру, что с ним хочет говорить генерал Милорадович. Один улан ускакал. Спустя несколько минут, показавшихся мне вечностью, показался их генерал.
—
Bonjour
,
cher
Miloradovitz
!
— закричал тот радостно.
—
Се
ne sont plus les beaux jours de Bucarest, —
отве
тил
Михаил
Андреевич
.
—
Вы превосходно изъясняетесь по-французски, — сказал я.
