старуха.
— Это так, — вздохнула Накадоно, — хорошо ты сказала. Последнее время мне так хочется излить кому-нибудь душу. В усадьбе полно всякого народа, но подруги у меня нет. Теперь и кормилицы все молодые. А я обеднела, состарилась и поглупела.
— Кого из господ ты нянчила? — поинтересовалась гостья.
— Самого первого, старшего ревизора Левой канцелярии Тададзуми.
— За те годы, что ты служила первому сыну генерала, ты и состарилась, — посочувствовала старуха.
Они вместе отправились в дом Масугэ, и старуха привела Накадоно к хозяину.
— Живу я один, не знаю, куда деваться от скуки, — обратился к ней губернатор, — и я хотел бы посвататься к молодой дочери Масаёри. Не поможешь ли ты мне в этом деле?
— Если вы обратитесь с этим к генералу, вряд ли скоро добьётесь своего, — ответила Накадоно, — а если вы напишете письмо, я передам его Атэмия. Я была кормилицей у старшего сына генерала, а внучка моя прислуживает сейчас молодой госпоже.
— Очень хорошо, — сказал Масугэ.
Он попросил сына, который служит в Личной охране наследника престола, написать для него письмо:
— За время вдовства я как-то поглупел. Когда сватаются к Девице, к письму прикладывают стихотворение. Без этого нельзя, иначе стыда не оберёшься. Сочини-ка для меня такое стихотворение.
Сын удивился просьбе, но написал:
«Сорные травы скрыли совсем
Мой дом одинокий.
Всё покрыто каплями белой росы.
Как грустно вдовцу,
Как щемит его сердце…
Не скосили ли бы Вы эту сорную траву?»
— Вам нравится? — спросил отца молодой человек.
— Как будто неплохо, — ответил тот и переписал письмо на красивую оранжевую бумагу.
— Обязательно принеси ответ! — наказал он Накадоно и дал ей при этом пять связок монет. Старухе же он дал два коку риса. Накадоно, очень довольная, распрощалась с Масугэ.
Придя домой, она позвала к себе Татэки, свою внучку, и спросила:
— Где изволит пребывать твоя госпожа?
— Вместе с императорским сопровождающим Накадзуми она играет на кото, — ответила девушка.
— Передай ей это письмо, но так, чтобы никто не видел. Скажи, что это от её старшей сестры.
Татэки отнесла письмо Атэмия. Когда та взглянула, то ахнула: оно было написано столь некрасиво, что и чёрт не смог бы на него глядеть.
— Моя сестра не могла так плохо написать. Это письмо кто-то передал Накадоно. — С этими словами она возвратила письмо.
Через несколько дней старый губернатор позвал к себе старуху и спросил:
— Передано ли Атэмия моё письмо?
— Кормилица обещала, что передаст при первом же удобном случае. Уже непременно должен быть ответ. Я пойду к ней и принесу вам письмо от девицы.
— Так иди же поскорее, — поторопил её Масугэ. И старуха отправилась к Накадоно.
— Я пришла за ответом, — сказала она.
Накадоно не призналась, что, мол, какой там ответ, даже письмо возвратила не читая, а ответила:
— Да кто же будет отвечать на первое письмо? Надо несколько раз написать нашей госпоже, и тогда она, может быть, один раз и ответит.
— В таком случае напиши губернатору, как обстоят дела, — я попросила старуха.
— Так я и сделаю, — ответила Накадоно.
«Почтительно сообщаю Вам, что, выбрав особенно удачный момент, я передала молодой госпоже Ваше письмо. Но сразу же она не может Вам ответить. Вам, тем не менее, не надо тревожиться. Будьте уверены, что теперь она уже Ваша. Раз я взялась за дело, всё будет в порядке».
Написав это письмо, она вручила его старухе, и та отнесла его Масугэ.
Старый губернатор думал, что она принесла ответ на его письмо, но, увидев почерк кормилицы, отбросил бумагу не читая.
— Эта кормилица просто воровка! — завопил он. — Ты говорила, что непременно принесёшь письмо дочери левого генерала, а принесла письмо, неизвестно кем написанное. Не хотите ли вы обмануть меня, обвести вокруг пальца? Ты обещала, что дело будет сделано. Возврати же немедленно два коку риса, которые я тебе дал. Ты лгала мне, ты украла моё добро! Я сейчас же подам на тебя жалобу государю.
Он приказал стянуть ей верёвкой волосы, связать руки за спиной и привязать её к большому дереву.
— Прошу вас, посмотрите ещё раз на это письмо, — запричитала несчастная женщина. — Кормилица пишет вам о ваших делах.
Подобрав брошенное письмо, Масугэ прочитал его и побежал во двор к старухе:
— Ну, голубушка, погрешил я против тебя. Думал, что письмо от самой девицы, но по почерку вижу, что нет, и поэтому накричал на тебя. А это Накадоно сообщает мне, как идёт дело.
Он сам развязал бедную женщину и, приказав расстелить на веранде циновки, усадил её и начал угощать. Он дал ей два коку риса и десять штук полотна.
— Когда я женюсь на девице, я дам тебе тысячу штук узорчатой ткани и парчи, — пообещал он. — Забудь о том, как я несправедливо поступил с тобой.
— Большое спасибо за подарки. Но когда вы приходите в гнев, то связываете людей и требуете назад подаренное. Если вы и впредь ошибётесь, как сегодня, то опять произойдёт то же самое. Вот когда дело будет сделано, тогда и жалуйте узорчатую ткань и парчу.
Услышав её слова, Масугэ опять загорелся гневом и начал браниться:
— Да как ты смеешь со мной так говорить! Смотри, свяжу тебя снова! Не нужна мне твоя помощь! С моим богатством я и сам добьюсь своего!
Старуха убралась восвояси.
После этого Масугэ пригласил к себе Тономори, старую служанку из дома Масаёри, и рассказал о своих мечтах.
— Это очень легко устроить, — заверила его Тономори.
— Если ты мне устроишь это дело, я посажу тебя на свою седую голову [284], — обрадовался губернатор и подарил ей десять штук узорчатой ткани и двадцать связок монет.
В один из этих дней советник Санэтада вызвал Хёэ, чтобы поблагодарить её:
— Недавно ты доставила мне большую радость: уговорила свою госпожу написать мне, и я очень быстро получил от неё ответ. Это было как раз в то время, когда я на горе Хиэй молил богов, чтобы они помогли мне забыть её.
— Вы так долго не показывались, что моя госпожа и даже сам генерал стали беспокоиться, куда вы пропали. А вы в это время, оказывается, совершали паломничество в горы!
— Когда душа моя спокойна, я могу нести и службу во дворце. Но сейчас я думаю, что мне не надо больше жить на свете, для кого же мне ходить туда? — ответил он.
В письме к Атэмия он писал:
