долгожданной поклевке, нарушитель спокойствия.
– Что ты заладил, ей Богу, «летал, не видел», – передразнила воинствующего атеиста сопрано. – Всю Россию испоганили, антихристы проклятые, все церкви разрушили, вот и получили и секс, и бандитов на каждом шагу. Посмотрите, что делается? Это все из-за вас, поганцев! Довели страну до ручки! – уже не слушая бубнящие реплики атеиста, перешедшего на невыразительные междометия, давала отповедь материалистам всех мастей сопрано.
Андрей Иванович сразу понял, что после этой страстной вокальной партии, аудитория сразу же поделилась на непримиримых идеалистов и воинствующих материалистов, причем, идеалистами стали преимущественно мужчины. Партия сопрано заслуженно пользовалось успехом.
«С таким голосом надо бы петь в оперном, – подумал Андрей Иванович, разглядывая наглую синицу. – Или, может, у них это все отрепетировано. Так, чтобы народу не скучно было. У многих путь неблизкий. Потом пойдут по вагону с шапкой – „Вы прослушали краткий спецкурс по атеизму, прошу оплатить“».
Сопрано, между тем, отбивала нелепые и вздорные аргументы престарелого «Баруха» и, безусловно, доминировало, завоевывая все больше симпатий попутчиков обоего пола. Хорошо поставленный женский голос продолжал приятно звучать все увереннее и торжественнее. Как в настоящей церкви. Внимая певучей проповеди, троллейбус перестал скрипеть и катил уже бесшумно и ровно и, кажется, без остановок.
Желание увидеть сопрано было так велико, что Андрей Иванович стал подниматься на цыпочках и максимально вытягивать шею. В этот момент тусклые, потолочные фонари засветились ровнее и ярче, а металлическая крыша троллейбуса сделалась подобно светлому церковному своду. Андрей Иванович понял, что пространство трансформировалось самым чудесным образом. В тишине, на фоне светлого троллейбусного «свода» соткались из света и теней одухотворенные, иконописные мужские и женские лики всех семидесяти трех уральских пассажиров, включая детей и водителя с кондуктором, внимающих с почтением речам пассажирки.
– Какими же надо быть тупицами, чтобы не понимать, что наивысшая заслуга христианства, – распевало сопрано с испанской страстью, – состоит как раз в том, что впервые за всю кровавую и преступную историю человечества каждому землянину, независимо от пола, возраста, положения в обществе, достатка и образования, был указан путь от зверства к человечности! Нам еще только предстоит узнать имя того первого истинного героя, который не побоялся подставить свою правую щеку для второй пощечины и этим своим мужественным поступком он прекратил многолетнюю войну своего народа с соседями! Я восхищаюсь этим сильным и мужественным человеком! Какой отвагой и смелостью надо обладать, чтобы прекратить войну! Не выиграть, а прекратить! Это необходимо понять всем, потому, как в земных войнах не бывает победителей. Все стороны оказываются побежденными. Выигрывает только третья сторона – зло. Зло развязывает войны руками негодяев и трусов человеческой породы, и с каждой новой войной, маленькой или большой, негодяев и трусов на Земле становится больше! И так продолжалось бы до бесконечности, если бы не появились на Земле люди, нашедшие в себе мужество и силы не отвечать злом на зло, ударом на удар, кровью за кровь! Надо быть по-настоящему мудрым и храбрым, чтобы прекратить эту многовековую войну против самих себя на Земле! И мы с вами находимся только в самом начале этой борьбы, потому что прошедшие две тысячи лет это очень маленький срок для такого сражения, – голос звенел под сводом.
Теперь Андрей Иванович видел прекрасный в своем порыве лик проповедницы в платке и строгом темном платье.
– Все могу понять в ваших атеистических выпадах, но одно для меня остается непостижимым, зачем вы пририсовали сжатую в кулак левую руку Павлову? – неожиданно изменила направление мысли сопрано?
– Какому Павлову? – без акцента переспросил ошарашенный неожиданным выпадом лже-Барух.
– Известно какому – Павлову Ивану Петровичу, выдающемуся русскому ученому, физиологу, который более шестидесяти лет отдал изучению важнейших отделов животного организма, таких как, органы пищеварения и кровообращения, нервная система. Он обогатил своими работами почти все области медицины и физиологии, совершив подлинную революцию в изучении высшей нервной деятельности животных и человека, – доверительно и торжественно проинформировало атеиста с троллейбусной публикой сопрано.
– На иллюстрации, на странице 207, – звучало дальнейшее пояснение, – в Календаре Атеиста от 1967 года, издания второго, исправленного и дополненного, редакции «Издательство „Политическая литература“», изображен улыбающийся Иван Петрович Павлов с левой, поднятой вверх и сжатой в кулак рукой. Напрашивается логический вопрос: «А кому грозит Иван Петрович? По чьему недоброму умыслу появился Иван Петрович в календаре атеиста с пририсованным кулаком? Что – не можете ответить!? Тогда я вам отвечу!».
Все пассажиры и водитель с кондуктором до сих пор сохраняющие спокойствие заволновались. Стали слышны негромкие восклицания и вопросы:
– Кто это сделал? Зачем пририсовали руку ученому Павлову, сжатую в кулак?
Волновались все, но принять участие в диспуте так никто и не решился; слишком уж ответственным был предмет спора. В этот момент Андрей Иванович неожиданно для самого себя громко выдал:
– Церковный праздник рождества Иоанна Крестителя – пережиток дикарского прошлого. Огромный вред наносит он народному хозяйству, так как сопровождается многодневным пьянством и прогулами; кроме того, он связан со многими дикими и вредными суевериями и приметами. Никто не обратил внимания на краткую речь Зорина, а троллейбус, заваливаясь, стал подкрадываться к остановке.
Воинствующий материалист, оправившийся от потрясения из-за Павлова, уже подпрыгивал на месте, переполненный справедливым негодованием, готовый выдать очередное атеистическое разоблачение религии, неожиданно для самого себя громко заблеял, забыв про Гагарина и Титова:
– Церковный праздник рождества Иоанна Крестителя – пережиток дикарского прошлого, – сделал значительную паузу атеист и, набрав в грудь воздуху, продолжил с идиотским глубокомыслием. – Огромный вред наносит он народному хозяйству, так как сопровождается многодневным пьянством и прогулами; кроме того, он связан со многими дикими и вредными суевериями и приметами, – и замолчал, по-видимому, сам пораженный законченностью и стройностью, произнесенной им синтагмы.
Троллейбус остановился и стал делать скрипучие попытки открыть двери. Пассажиры стояли, не шелохнувшись. Покидать троллейбус никто не собирался. Возмущенное до глубины души последней идеологической выходкой Баруха-атеиста сопрано все же справилось с замешательством и устало, но громко произнесло:
– Сами вы – дикое суеверие, и вся ваша философия – хреновая!
Взрывная волна хохота качнула «причаливший» троллейбус и с треском вынесла наружу все двери одновременно. Взрослые, дети и пожилые люди обоего пола посыпались из дверей, держась за животы, толкаясь и изумляя своим неожиданным весельем ожидающих на «причале». Андрей Зорин устремился было во двор, но Юлия Сергеевна развернула его на сто восемьдесят градусов и спросила:
– Ты чего так вырядился и куда собрался?
– О, привет, Юлька! Это ты что ли в троллейбусе сейчас выступала?
– Я, – подтвердила Юлия. – А ты почему в таком виде?
– Я тебе скажу по секрету, Юлька, – поправлял шикарную белоснежную корону из перьев Зорин.
– Я это, в Бразилию собираюсь – на маскарад с танцами.
– На карнавал что ли? – уточнила Юлия Сергеевна.
– Да, на карнавал. Только ты никому не говори, Юлька. Я как раз иду к своим, хотел там немножко поучиться танцевать. Кстати, покажешь мне пару движений самбы?
– Конечно, покажу и научу, – Юлия Сергеевна втолкнула Зорина в темноту ближайшего двора. – Только ты в этом наряде похож на попугая, – добавила она, украдкой утирая слезы и разглядывая его нелепые мокасины.
Глава 59
Путешествовать по памятным местам лучше во сне
Высокий ветер сдул к юго-востоку траурную ленту – тучу. Луна прекратила строить гримасы и, подсвечивая себе отраженным солнечным светом, близоруко и надменно взирала окаменевшим ликом на
