вместе, то к чему всё это?» — думал он. Но в конце концов придворные уговорили его, и он вышел в зал.
Когда церемония была окончена, придворные, рассевшись в караульном помещении, принялись обсуждать между собой: «Как первый министр мог отсутствовать сегодня! Он прислал письмо, но не так уж он болен!», «Его жена перебралась в родительский дом, малолетние дети плачут, и он должен нянчить их».
«По-видимому, стало известно о замыслах императрицы-матери. В этом, собственно, нельзя было сомневаться», — считали Канэмаса и Накатада. По поводу же отъезда в отчий дом жены министра Накатада и Тадатоси полагали: «Если уж человек в таком положении, как Тадамаса, вынужден терпеть подобное, что же нам жаловаться!»
В тот же день состоялась церемония присвоения рангов, и все придворные получали повышение. Масаёри и Канэмаса был присвоен второй ранг, помощнику управляющего делами наследника престола — четвёртый. Учёный Суэфуса, старший ревизор Правой канцелярии, получил третий рант. Иэако стал помощником военачальника Дворцовой стражи, ему был присвоен пятый ранг. Получили повышение и дамы. Высочайшим наложницам присвоили более высокие ранги. Не были обойдены ни кормилицы, ни прислуживающие дамы.
В последний день месяца, во время назначения на должности, неожиданно скончался военачальник Дворцовой стражи, бывший одновременно советником сайсё, поэтому старшего ревизора Правой канцелярии Суэфуса назначили советником сайсё, а Накатада, будучи правым генералом, был назначен кроме того особым надзирателем над местными властями. На должность военачальника Дворцовой стражи был назначен Цурэдзуми, бывший до этого помощником главы Военного ведомства, и по этому поводу говорили: «‹…›». Помощником же главы этого ведомства стал Акидзуми, а старшим ревизором Правой канцелярии — помощник управляющего делами наследника престола. Архивариус Корэкосо стал помощником военачальника Правой дворцовой стражи.
Жена Тадамаса перебралась жить в покои матери. От министра приходили письма, она на них не отвечала, а когда он сам приезжал, к нему не выходила. И Масаёри, и его жена увещевали её:
— Это неразумно! Ты не ребёнок. Если даже отношение его к тебе изменилось, ведь у вас много детей. Он приезжает за тобой, и можно думать, что он не перестаёт любить тебя.[273] Он так тебя упрашивает, прими же его.
— Пока никто не знает о его женитьбе на принцессе, я хочу покинуть его, несмотря на то, что он уговаривает меня вернуться домой. Дети привыкли ко мне, они умны и меня не забудут. Им не брали постоянной кормилицы, всё время они были при мне и сейчас тоскуют и плачут. Как мне их жалко! Если бы взять их сюда! Самое худое, что я не могу быть с ними, — говорила их дочь.
Тем временем Тадамаса был погружён только в заботы о детях и очень мучился, он даже не явился на церемонию восшествия на престол. «Жена так любит дочь, что тоскуя по ней, может быть, приедет хоть взглянуть на неё», — думал он и не спускал глаз с дочери.
Обо всём происходящем узнал Канэмаса. «Я это предвидел, — вздохнул он, — и даже предупреждал императрицу-мать».
Накатада же был охвачен беспокойством. «Как бы со мной не случилось того, что с дядей», — думал он и из дому никуда не отлучался, дни и ночи проводя возле жены. А когда ей приносили какое-то письмо или когда мимо дома проезжал экипаж, он посылал спросить, от кого письмо, кто проехал. Он всё время был настороже.
Отрёкшийся от престола император никого из дам, кроме высочайшей наложницы Дзидзюдэн, с собой во дворец Судзаку не взял. Только она сопровождала его, когда он покидал императорский дворец, и только она прислуживала ему в новых покоях.
— Сейчас императрица-мать остаётся во дворце, — говорил отрёкшийся от престола император. — Вряд ли кто-нибудь будет приезжать сюда. Ты возле меня, детей у нас много, меж нами дружелюбие. Я хочу жить с тобой, как обыкновенный глава семьи, в окружении детей.
В новом дворце помещения были просторные ‹…›. Император велел приготовить экипаж и сказал Дзидзюдэн:
— Надо пригласить сюда Первую принцессу.
Дзидзюдэн написала письмо, но на него ответил Накатада:
Сейчас моя жена очень плохо себя чувствует. Когда пройдёт её недомогание, я привезу её к Вам во дворец».
Зато к отрёкшемуся императору прибыла Вторая принцесса. О ней император сказал Дзидзюдэн:
— Я всегда думал, что лучше Первой принцессы никого нет. Но и Вторая очень хороша собой. Она прекрасно играет а лютне и на цитре. Пусть она учит музыке своих младших братьев.
Принцы тоже поселились в новом дворце, они днём и ночью музицировали. Те из них, кто был женат, отправлялись к своим жёнам только ночью. Принц Тадаясу всё время проводил во дворце, и император как-то спросил наложницу:
— В чём дело? Мне кажется, что он никогда от нас не уходит. Разве у него нет своего дома? Разве он не посещает какую-нибудь девицу из благородного дома?
— Многие предлагали ему своих дочерей в жёны, но, не знаю почему, он так и остаётся один, — ответила она.
— Может быть, он мечтает о Фудзицубо, которая так же далека от него, как луна?
— Мне рассказывали, что Санэтада раньше был таким же, но теперь изменился. Санэтада жил в горном селении и в столице не показывался, но когда, получив чин второго советника, он явился с благодарностью к Фудзицубо, она принялась уговаривать его возвратиться к жене. После этого он стал время от времени появляться в столице, а Санэмаса его ловко обвёл вокруг пальца и привёз к жене.
— Он, должно быть, очень удивился. Опять его обманули! — улыбнулся император. — У Санэтада прекрасная душа, и время, проведённое в горах, не прошло для него без пользы.
— Санэтада — человек невезучий. В ночь, когда должна была родиться Фудзицубо, порешили, что если, как того желали мои родители, родится девочка, её обязательно отдадут в жёны Санэтада. И его родители, и все в моей семье были согласны, но этому воспрепятствовала персона самого высокого положения, и Фудзицубо въехала во дворец. Родители Санэтада говорили: «Почему мы не умерли раньше, чтобы не видеть такого позора!» Они были погружены в столь глубокую скорбь, что не пили даже горячей воды, и только плакали. Может ли быть худшее несчастье, чем повергнуть родителей в такую скорбь?
— Если родители с двух сторон дали друг другу обещание, препятствовать этому было нельзя, — согласился император. — Мы этого совсем не хотели. Всё совершилось так, как того желал Масаёри.
— ‹…› — ответила Дзидзюдэн.
В подобных разговорах они обычно и проводили время.
Когда до императрицы-матери дошли слухи о жизни во дворце Судзаку, она подумала: «Дзидзюдэн взяла с собой детей, она дни и ночи возле государя и делает всё, что ей вздумается. Какая досада!» Она написала письмо Канэмаса: «Мне хочется увидеться с тобой, но тебе всё это уже надоело, поэтому я не прошу тебя прийти. Мне необходимо поговорить с Тадамаса, и я много раз приглашала его, а он отвечает, что болен. Но совсем он не болен ‹…›. Что ты думаешь об известном тебе деле? Неужели и ты робеешь перед той, которую любил когда-то, и не хочешь сделать того, что было бы радостью навеки? Я много об этом размышляю, но ведь с посторонними тут не посоветуешься. Если бы ты захотел встретиться и серьёзно поговорить с Тадамаса, он бы тебе не отказал. Может быть, Накатада удерживает тебя в этих важных делах? Если так, забудь, что это твой сын! Какой бы репутацией умного человека он ни пользовался в Поднебесной, человек, который не уважает своих родителей, — человек злой. В царстве Хань император Вэнь смог взойти на престол только благодаря совместным усилиям четырёх старцев.[274] Если бы все вы пятеро были единодушны и заявили бы государю „Издревле
