Сумки уже лежали на кровати. Две большие и одна поменьше. Она собрала их еще несколько недель назад. В основном там были консервы с мясом, пакеты с овсяной крупой и сушеными фруктами, но Валентина не забыла положить также спички, свечи, одеяло, носки и пару шерстяных свитеров, для него и для себя.
«Мы будем путешествовать налегке», — сказала Валентина дочери, когда та, сидя скрестив ноги на оленьей шкуре и прижимая к груди паровозик, наблюдала, как мама собирает вещи.
Оказавшись в комнате наедине с Йенсом, Валентина стала снимать с него одежду. Восемь месяцев он не переодевался.
— От меня воняет хуже, чем от дохлого кабана, — пробормотал он.
Она поцеловала его в грудь.
— Ты пахнешь так, что тебя съесть хочется.
Он засмеялся, но смех получился натянутый, как будто через силу, и она поняла, что мышцы его лица просто слишком долго не использовались. Чего нельзя было сказать о мышцах тела. Они были похожи на толстые канаты, идущие под кожей вдоль бедер и поперек живота. От него только и осталось, что кожа, кости и связки сухих мышц. Она попыталась представить, чего ему стоило, находясь на грани голодной смерти, сохранить свое тело и разум, но не смогла. Он быстро помылся, она наспех подрезала ему бороду (времени на бритье терять не стали), и уже через минуту они вышли из дому и зашагали по замерзшей мостовой, держа дочку за руки. Лида незаметно старалась задевать локтем ногу отца, чтобы убедиться, что он настоящий.
— Большевики заняли вокзалы, — сказала Валентина Йенсу, — так что на поезд можно не рассчитывать.
— Мы пешком дойдем, если будет нужно, — твердо ответил он.
— Куда?
— В Китай.
Валентина оторопела. Он посмотрел на нее, улыбнулся, увидев ее удивление, и Валентина поняла, что с этим мужчиной она готова идти хоть на Северный полюс.
— Китай, значит, — произнесла она.
— А Китай — это где? — спросила Лида.
— В конце России, там, где начинается море.
— Это недалеко?
Они оба улыбнулись.
— Нужно будет идти побыстрее, — сказал Йенс.
Лида серьезно кивнула и стала быстрее перебирать маленькими ножками.
Первый блокпост они увидели на следующей улице. Рядом с ним стояли серые фигуры с широкими красными повязками на рукавах. В руках солдаты нервно сжимали винтовки. У Валентины упало сердце, она чуть не вскрикнула от ужаса, но Йенс, не меняясь в лице и не сбавляя шага, свернул в первый же переулок. Они вернулись обратно, чтобы найти другой путь. Но везде было одно и то же, на каждой улице они натыкались на блокпосты и были вынуждены отступать. Лида вначале взахлеб рассказывала отцу о том, как мальчики в прихожей научили ее играть в покер, но теперь примолкла и спряталась в складках длинных пальто родителей. Через час кружения по улицам Йенс остановился в тени церкви. Ее купол янтарно светился под свинцовым небом, в котором ветер все еще носил хлопья пепла вчерашних пожаров. Они поставили сумки на землю.
— Йенс, мы в ловушке. Это разрешение на выезд — бессмысленная бумажка.
— Эти солдаты — ярые большевики. Они не станут смотреть на подпись в документе, если решат, что перед ними два угнетателя. Пытаться им чтото доказывать слишком рискованно. — Он прислонился к стене и повернул голову, будто всматриваясь в противоположный конец улицы, но так, чтобы Валентине не было видно его лица. — Почему он согласился меня выпустить? — произнес он.
Во рту у нее пересохло. Она положила голову ему на грудь.
— Это имеет значение?
Он долго молчал, и Валентина почувствовала, что на сердце у него лежит тяжелый камень. Но он положил ей на голову свой колючий подбородок и глубоко вздохнул, словно выпуская из себя затаенную тревогу.
— Нет, моя любимая, — негромко произнес он. — Это не имеет значения, раз мы вместе. — Он поцеловал ее в лоб. — А теперь идем.
— Куда?
Он наклонил голову так, чтобы видеть ее глаза.
— Неужели ты думаешь, что я просто так провел в той вонючей камере восемь месяцев? Я придумал, как нам отсюда выбраться, и в уме проделал этот путь тысячу раз.
Он поднял сумку и взял дочку за руку.
— Вот наш выход.
Йенс вышел на середину дороги, присел и поднял металлический люк. Большинство люков на дорогах были закрыты, но он знал, что на этой крышке задвижка поломана.
— Скорее! Спускаемся вниз. — Увидев неуверенность Валентины, он добавил: — Это безопасно.
Когда Валентина в последний раз спускалась под землю, она чуть не погибла. Йенс первый полез в черный колодец по вделанным в кирпичную стену металлическим скобам и взял с полки керосиновую лампу. Спичек рядом не оказалось, но у него в кармане лежал коробок, который дала ему Валентина. Он зажег фитиль, и приглушенное желтое свечение в тот же миг разогнало тени.
— Лида, спускайся, милая. Твоя очередь.
В проеме показалось маленькое лицо, потом девочка свесила ноги, встала на первую ступеньку и быстро, как обезьянка, спустилась вниз. Увидев уходящий вдаль подземный туннель, она не издала ни звука, только ступила поближе к отцу, вглядываясь немигающими глазенками в темноту.
— Тут безопасно, — успокоил он ее, похлопал дочь по шапке и поднял руки, чтобы помочь Валентине.
Спускаясь, она закрыла за собой люк, и тьма поглотила их. Густую тишину нарушал только звук капающей воды и доносящееся издалека гудение работающего насоса.
— Долго идти? — спросила Валентина.
— Будем идти, сколько сможем.
Йенс поднял лампу, чтобы посмотреть на ее лицо. Оно было не таким, как прежде, и все же он поцеловал ее губы и, посадив на шею Лиду, отправился в путь. Пока они шли вперед, Валентина пела. Чистый приятный звук ее голоса разгонял уныние, которое наводила окружавшая их темнота. Но потом, когда проход сделался уже и им пришлось опуститься на четвереньки и ползти по зловонной ледяной воде, стало не до песен.
Йенс сердился на себя за то, что ему было трудно сосредоточиться в запутанной сети ходов, но это объяснялось тем, что за последнее время он отвык от темноты. Он часто спотыкался, но отказывался спустить Лиду со спины, несмотря на просьбы Валентины. Дочь крепко держалась за его шею и волосы, и он, чувствуя на себе ее цепкие пальчики, ощущал, как внутри него оживает чтото умершее и иссохшее.
Они не разговаривали о том, что ждет их впереди, и о том, что они оставили, — сейчас было не время. Лишь однажды он спросил:
— Твои родители, где они?
Валентина посмотрела на Лиду, которая слушала каждое их слово, и покачала головой. Короткое напряженное движение. Он не стал расспрашивать. Когда они проходили под металлическим люком, Йенс забрался по лестнице наверх и выглянул через небольшие отверстия в крышке. Он увидел ноги. Сотни, возможно, тысячи бегущих ног. После восьми месяцев почти абсолютного одиночества такое огромное скопление людей показалось ему чемто непостижимым. Когда туннель, по которому они шли, очередной раз раздвоился и Йенс, не задумываясь, свернул влево, Валентина рассмеялась и посмотрела на него с любопытством.
— И как ты находишь здесь дорогу? Это же настоящий лабиринт.
— Это мои туннели, Валентина. Я построил их, и, разумеется, я знаю, куда идти.
