— Я везу тебя домой. Тебе нельзя простужаться.
— Йенс, я не заболела! Я беременна.
Он улыбнулся, и в серебристом лунном свете улыбка его показалась как никогда теплой и нежной. Когда он хлестнул вожжами лошадь, Валентина заметила на его шее бьющуюся жилку. Она бы непременно прикоснулась к ней, если бы руки не были прижаты к телу пледом.
— Йенс, завтра у моего отца день рождения. Он для всей семьи снял ложу в театре и заказал столик в ресторане. — Слова давались ей с трудом. — Пожалуйста, пусть он один день побудет счастливым. Поговори с ним послезавтра.
Он повернулся и посмотрел на нее.
— Боже, придай мне сил! Разве я не достаточно долго ждал тебя?
— Нет, — улыбнулась она.
— Один день. Не дольше.
Она прижалась к нему, и тепло ее тела стало теплом его тела, ее мечты вкрались в его мечты.
Следующий день принес с собой мелкий моросящий дождь, который развеял удушливую жару. Театр горел разноцветными огнями. Ивановы всей семьей вошли в золоченую ложу в первом ярусе и расселись на плюшевых креслах с бархатной обивкой. Снизу доносился гул голосов. Сегодня в театре собралось высшее петербургское общество. Драгоценности и золотые ордена сверкали ярче, чем огромные, свисающие с потолка люстры. На лицах застыли улыбки. Головы дам венчали роскошные бриллиантовые диадемы. Многих из них приобретение этих украшений ввергло в такие долги, что алчные ростовщики уже жадно потирали руки в предвкушении, но появление в опере в дешевых украшениях было чревато позором и насмешками.
Валентина ненавидела всю эту показную роскошь, но сдержать недовольство ей, как всегда, помогло искусство. Когда был приглушен свет и полилась музыка, Валентина закрыла глаза и стала впитывать волшебные звуки. Под арии «Сказки о царе Салтане» РимскогоКорсакова она задышала свободнее, стала представлять комнату Йенса. Шкура северного оленя перед камином, мягкая, как кошачья лапа, нежное прикосновение шерстинок к обнаженной спине, губы Йенса, исследующие теплую кожу на ее животе и чтото шепчущие растущему внутри нее ребенку.
— Валентина, дорогая, как вы сегодня прекрасны. Ваше сияние затмевает огни ламп.
Глаза ее распахнулись.
— Капитан Чернов!
Он сидел в форменном красном мундире рядом с ней и улыбался. Она вдруг с удивлением поняла, что сейчас антракт и остальные, включая Катю, переместились в небольшую аванложу пить вино, есть черную икру и приветствовать гостей, которые подходили поздравить министра Иванова с днем рождения. Он не изменился. Почти. Зубы только стали чуть острее, а глаза — чуть злее.
— Вы не отвечали на мои письма, Валентина.
— Я рада снова видеть вас в здравии, господин капитан. Не знала, что вы уже вернулись в Петербург.
— Я вам писал, что собираюсь возвращаться.
Валентина не прочитала ни одно из его писем.
— Но я тоже написала вам однажды, — заметила она. — Сообщить о том, что наша помолвка расторгнута.
Он рассмеялся, обнажив еще больше зубов (смех был быстрым и отрывистым и очень напоминал собачий лай), и заключил в свои ладони ее руку в белой перчатке.
— Любите вы, молодые барышни, дразнить мужчин.
— Нет. — Она попыталась высвободить руку, но он не отпускал.
Медленно, не сводя с Валентины глаз, он поднял ее руку и прижал к своим губам. Даже через тонкую кожу перчатки она почувствовала его колючие усы.
— Отпустите.
Они сидели совсем рядом, почти как влюбленные, и их лица оказались так близко, что она разглядела небольшой розовый шрам у него на подбородке, которого раньше не было. Валентина подняла свободную руку и сжала два его пальца, готовая рвануть за них, если он не отпустит ее. Зрительный зал внизу снова начал наполняться, и гул голосов сделался громче. Чтото заставило Валентину насторожиться, какоето внутреннее чутье, которое она не могла объяснить. Но она вдруг совершенно четко поняла, что Йенс гдето там, внизу. А через миг она увидела его. Он находился в противоположной стороне зала. Высокий, с прямой спиной, ее викинг. Волосы его были растрепаны, как будто он вбежал в театр с улицы, чтобы увидеть ее как можно скорее. И он ее увидел. Точнее, их. Когда капитан гусар прижимал к губам одну ее руку, а другой она с раскрасневшимся лицом держала его пальцы. Валентина простонала и вскочила с кресла, наконецто освободившись от хватки Чернова.
— Йенс! — крикнула она, не обращая внимания на уставившиеся на нее удивленные взгляды. Но его уже не было. — Черт бы вас побрал, Степан! — яростно бросила она и выбежала из ложи.
Она нашла его. В буфете. Он стоял, прислонившись к мраморной колонне, и курил, не замечая снующих вокруг людей.
— Йенс, я не знала, что ты здесь.
— Это очевидно.
— Капитан Чернов зашел просто поздороваться.
— Довольно приятное у вас получилось приветствие.
— Нет. — Она положила ладонь ему на рукав, пытаясь нащупать руку. — Это совсем не то, что тебе показалось, Йенс. Прошу тебя, не надо…
Снаружи раздался крик. В двери показался мужчина в плаще и мокром от дождя цилиндре.
— Премьерминистра застрелили! — истошно завопил он и потом еще раз: — Премьерминистра застрелили!
Все, кто был в буфете, разом ахнули. Йенс обхватил Валентину за талию и вместе с ней прорвался через толпу к господину, принесшему страшное известие.
— Что случилось?
— Боже мой, он сегодня в Киеве был в театре, и какойто революционер выстрелил в него из пистолета. Он попал Столыпину в живот, а тот был без защитного панциря. — У мужчины по щекам текли слезы.
— Он умер? Умер? Говорите же!
— Сообщают, что умирает.
— Столыпин умирает. Боже, спаси Россию!
— Скорее! — закричал вдруг мужчина в заполненный сизым табачным дымом зал. — Уходите все отсюда! Скорее! Говорят, сегодня революционеры пойдут громить театры. Везде, в Киеве, в Москве. Они будут убивать всех! Даже здесь, в Петер…
Он не успел закончить. Страх вывел людей из оцепенения, и охваченная паникой толпа, бросая бокалы и сметая столики, ринулась к двери.
До сих пор Валентине не случалось видеть такой паники. Крики, надсадные вопли, топот ног, срывающиеся голоса. На мостовой перед входом в театр люди разбегались в разные стороны, втаптывая в лужи сбитые с голов цилиндры и шляпы. Они толкались, орудовали локтями, пробивались к своим каретам и автомашинам, не обращая внимания на крики появившихся точно изпод земли полицейских. Валентину чуть не сбил с ног какойто мужчина, пробежавший мимо нее с выкатившимися от ужаса глазами.
— Йенс, это ведь неправда? Я не верю!
Они носились по тротуару в поисках родных Валентины, но изза зонтиков невозможно было рассмотреть лиц, а все шляпы в темноте казались одинаковыми.
— В то, что Столыпин умер?
— Нет, — сказала она, прижимаясь к нему плечом. — В то, что революционеры будут громить театры. Это ведь невозможно.
— Скорее всего, этот слух специально пустили, чтобы посеять панику. Но мы не можем рисковать и
