угрюмо смотрела на мерцающую бирюзовую поверхность воды.
— Эй, — раздался тихий голос позади нее, — а я удивлялся, куда же ты подевалась.
Она подняла глаза. Пол переоделся в широкие черные шелковые брюки, рубашки на нем не было. Его грудь с великолепными мускулами, накаченными в результате многих часов занятий в «Пауэрхаузе», выглядела изумительно.
— Если я признаюсь, что у тебя прекрасное тело, ты обратишь это против меня? — шепотом спросила она.
— На всю ночь, — усмехаясь, ответил Пол.
Она встала:
— Твоя комната или моя?
— Как насчет моей? Она в другом конце дома.
Техника Пола ненамного улучшилась со времен Норт-Уэстерна. У него не было настоящего дара заниматься любовью. Он напоминал теплого дышащего робота, запрограммированного на механическое траханье.
«Но какое ей до этого дело?» — подумала она, раздвигая ноги и позволяя ему войти в себя. Это всего лишь месть!
Валентина проснулась от кошмарного сна, в котором снежная лавина смела ее с холма и переломала ей ноги, как спички.
Она села, тяжело дыша, затем откинулась на подушку, снова борясь с приступом боли в спине и ногах.
Она попыталась успокоиться. Завтра ее свадьба. Она станет миссис Пол Дженсен и будет в безопасности.
Она пошарила на столике у кровати в поисках пузырька с таблетками, через несколько минут боль постепенно исчезла, и она выскользнула из постели и направилась в ванную принять душ. Стук в дверь остановил ее, и она схватила легкий купальный халатик.
— Дорогая! Это я… Можно войти?
Пичис несла тяжелый белый поднос с завтраком и розой в серебряной вазе в виде бутона.
— Я просто хотела принести моей красавице-дочери особое угощение, — сказала ей мать, ставя поднос на кровать, — и немного поболтать. Вэл, в последнее время ты на себя не похожа. На самом деле…
Раздался стук в дверь:
— Ты одета, дорогая? Можно войти?
В комнату вошел Пол со все еще влажными после душа волосами, одетый для больницы в темные брюки и белую рубашку. Он сразу же подошел к кровати и приник к губам Валентины долгим поцелуем.
Она прильнула к нему, благодарная за внимание.
— Смотри, какой замечательный испанский омлет принесла мне мама, — пробормотала Валентина, когда они разжали объятия. — Это ее фирменное блюдо.
— Чудесно. Знаешь, моя милая лентяйка, я вчера вечером занес Орхидее демонстрационную пленку, когда ты ушла спать, покинув меня. Хауи Эммер работает в «Пауэрхаузе», а его жена Ребекка пытается заниматься музыкальным бизнесом. Он попросил меня узнать мнение Орхидеи. И твое тоже. Ты послушаешь ее?
— Я, разумеется, послушаю пленку. — Валентина нерешительно принялась за восхитительный омлет.
— Съешь все, — посоветовал Пол. — Тебе нужны дополнительные калории. И еще, милая…
— Да?
— Может, мне стоит выписать для тебя еще и В-12? Это тебя немного оживит. Не хочу, чтобы моя красавица-невеста едва волочила ноги во время свадьбы. Я уже говорил тебе, что заполучил наконец тот дом на побережье, который я присмотрел в Кармеле? Хозяева сказали «да». Ты сойдешь с ума, когда увидишь его. Вид фантастический! Ты счастлива, дорогая?
Пичис деликатно покинула комнату, оставив их наедине.
— Конечно, счастлива, Пол. Только… Надеюсь, я смогу стать тебе хорошей возлюбленной, — пробормотала она. — Я хочу сказать… моя спина… Не знаю, смогу ли…
Он улыбнулся и взял ее за руку.
— Я понимаю, о чем ты говоришь. Здесь не будет никаких проблем. Ты же выходишь замуж за врача, так что все будет в порядке.
Пышный тропический сад отеля «Бел-Эйр» был свидетелем многих свадеб знаменитостей, его бархатная лужайка, темно-зеленая листва и яркие клумбы походили скорее на декорацию, чем на реальный сад. Они произнесут свои обеты в бельведере, построенном в викторианском стиле, украшенном лилиями и белыми розами.
На Валентине было великолепное подвенечное платье от Скаази. Его длинные кружевные рукава, глубокий вырез, заканчивающийся фестоном в виде сердца, несколько рядов оборок и длинный шлейф придали ей романтический неземной вид. На голове красовалась тонкая как дымка вуаль, в которой сорок лет назад Пичис выходила за Эдгара. На груди она хранила кремовый вышитый платок, привезенный Надей из России.
Давно забытые последние слова Нади вдруг нахлынули на нее.
Валентина стояла перед зеркалом в апартаментах для невест, слезы катились по ее лицу. Почему рядом с ней нет Орхидеи? Они часто мечтали, как будут подружками невесты друг у друга на свадьбах. А где же Кит? Она боролась с непреодолимым желанием подбежать к телефону и позвонить ему в Нью-Йорк.
Взволнованная и обеспокоенная Пичис суетилась вокруг нее.
— С тобой все в порядке? Ты уверена, что спина не болит?
— Спина не болит, мама, я только что приняла еще две таблетки. Пока их выпускают, со мной все будет в порядке.
— Постой… дай я тебя еще немного припудрю. Дорогая, — добавила мать, — ты уверена? Я хочу сказать, что еще не поздно. Люди иногда передумывают в самую последнюю минуту. Честно говоря, нам с папой Эдгаром важнее всего твое счастье.
Валентина заколебалась. Посмотрев в глаза Пичис, она увидела в них тревогу. У нее, видимо, сейчас просто острый приступ предсвадебного страха, и все.
Долли Ратледж постучала к ним в дверь.
— Две минуты, — объявила она.
— Вэл? — настойчиво спросила Пичис, пристально глядя Валентине в глаза.
— Я счастлива, мама, — сказала она, заставив себя улыбнуться. — Я… я очень люблю Пола.
— Ты
— Да, совершенно уверена, — настаивала Валентина.
Прежде чем покинуть апартаменты, она приняла еще одну таблетку, благодаря которой перенесла церемонию в состоянии легкого оцепенения.
Четыре часа спустя они уже были в машине Пола на автостраде, проходящей вдоль Тихоокеанского побережья на пути в Кармел. Большую часть дороги Валентина лежала на заднем сиденье, чтобы уменьшить ноющую боль в спине.
«Дом на берегу» оказался особняком неподалеку от Пойнт-Сюра с восемнадцатью комнатами, двумя бассейнами и потрясающим видом на Тихий океан. Здесь даже был бальный зал и два теннисных корта. Он был выставлен на продажу за четырнадцать миллионов долларов, но хозяин, состоятельный врач, практикующий в Седарс-Синае, сдал его им. Обслуживали дом трое работников, нанятых на полную рабочую неделю.
— Правда, фантастика? — не переставая, спрашивал Пол. — Я хочу сказать, вот это жизнь, да, Вэл?
