И когда Рамзи произносил обидные слова, на его губах появлялась скептическая улыбка, а холодные глаза зажигались, будто он торжествовал победу над заклятым врагом. В это время невидимая стена исчезала, профессор превращался в живого человека. Бог спускался на землю, студенты шутили, смеялись его остротам, направленным, конечно, в ее адрес, в адрес Лейлы…
— Нет, нет, — говорил он. — Вы, мадемуазель, неправы! Вы пытаетесь философствовать, а философия не всегда верный путь к истине! В данном случае нужно не философствовать, а анализировать!
— Знаете, мадемуазель, чего вам не хватает в ваших мечтаниях? Четких формул! Эти формулы вам может дать философия, стройная система универсальных законов и правил, пригодных во всех случаях жизни…
— Да, философия не ваше призвание, мадемуазель, — заключал он уже по другому поводу. — Вам следовало бы поступить на литературное отделение. Там, может быть, ваша мечтательность и пригодилась бы…
Между ними ни на минуту не прекращалась тайная война. Он диктовал ей условия капитуляции, но Лейла их не принимала и продолжала неравную борьбу, которая все больше и больше изнуряла ее и незаметно подтачивала силы.
Сначала она не понимала, чего добивается профессор Рамзи, но вскоре все прояснилось. Он был из тех людей, которые свое мнение считают единственно правильным, а к точке зрения других относятся скептически. Он никогда не восхищался чьим-либо ответом, считая, что восхищение — это плебейское чувство, не достойное культурного человека, который должен всегда уметь сдерживать свои эмоции. Из всех ответов профессора удовлетворял лишь тот, который полностью совпадал с его взглядом на данный вопрос и подтверждался его собственными доводами. И он хотел во что бы то ни стало заставить девушку беспрекословно подчиняться себе.
Надо сказать, что к этому времени Лейла уже вышла из того возраста, когда хочется делать все наоборот. Ее нельзя было обвинить в чрезмерном упрямстве. Напротив, очень часто она соглашалась с другими, не вступая в спор. Но на этот раз она ни за что не хотела уступать противнику. Лейла словно чувствовала, что стоит только сдать позиции, как на ее голову обрушится беда.
— Ну, что ты упрямишься? — недоумевала Адиля. — Неужели ты не понимаешь, какого он ждет ответа?
— Он ждет, чтобы я все повторяла за ним, как попугай!
— Ты, действительно, заладила свое, как попугай! Что же, по-твоему, пусть лучше все время придирается? Ведь он не отстанет от тебя, пока не добьется своего.
Лейла промолчала. Ведь не могла же она в самом деле сказать Адиле, что какое-то смутное чувство останавливает ее от того, чтобы признать себя побежденной. Если бы она вдобавок еще призналась, что боится доктора Рамзи и чувствует какую-то опасность, которую она пока сама не уяснила, та, наверное, просто подняла бы ее на смех и объявила сумасшедшей.
Лейла держалась изо всех сил. А доктор Рамзи вкрадчиво и упорно продолжал мучить свою жертву. Ежедневные ехидные замечания в адрес Лейлы действовали на нее, как вода, что по капле долбит даже самый твердый камень. Сопротивление девушки начинало постепенно ослабевать, доктор Рамзи все больше и больше парализовал ее волю. Его лицо пугало Лейлу и в то же время непонятным образом волновало.
Услышав, что доктор Рамзи опять назвал ее имя, Лейла встала. Профессор, приняв свою излюбленную позу, прищурился. На губах его играла еле заметная улыбка. Нет, то была улыбка не восхищения, не удивления, а скорее уверенности в своей несомненной победе, надо лишь проявить еще немного настойчивости и терпения.
На этот раз Лейла ответила так, как хотел профессор. Она была девушкой неглупой и, конечно, давно поняла, чего он ждет. Вся система доказательств должна быть точно такой, как у него, и даже говорить надо его словами. Старания Лейлы не ускользнули от профессора.
— А вы понимаете смысл того, что говорите? — спросил он, когда Лейла кончила отвечать.
Лейла упрямо сжала губы и демонстративно промолчала.
Что ж, доктор Рамзи пока вполне удовлетворен. Главная операция окончилась успешно. Теперь ему предстоит заняться работой, напоминающей чем-то труд скульптора на заключительном этапе: доделать кое-какие детали. Кое-что отшлифовать, а кое-где одним решительным движением руки убрать лишнее. Главное же — работать планомерно, целеустремленно, не отходить от первоначального замысла, и скульптура постепенно приобретет именно те формы и черты, которые вначале казались неуловимыми и которых добивался художник.
Лейла, конечно, не догадывалась о таких далеко идущих планах и даже не сразу поняла, что доктор Рамзи стал относиться к ней по-другому. Теперь он признавал в ней единомышленника и приверженца своей философской системы. Он стал более терпим. Если профессор и критиковал ее иногда, то больше для того, чтобы Лейла училась на своих ошибках и извлекала из них полезные уроки.
Лейла тоже стала по-другому относиться к доктору Рамзи. Теперь всякий раз, когда Сана пыталась нападать, они с Адилей дружно вставали на его защиту…
Постепенно доктор Рамзи занял в жизни Лейлы чуть ли не главное место.
Однажды она принесла ему в кабинет свой реферат и, отдав его, уже хотела направиться к дверям, но доктор Рамзи остановил ее.
— Что это у вас? — спросил он, уставившись на ее губы.
Накануне Лейла была в гостях у Джамили и по ее настоянию немного подкрасила губы. Наутро помада еще не стерлась, и она перед уходом в университет решила чуть-чуть еще подкрасить губы.
— Что вы имеете в виду? — покраснев, спросила Лейла, будто не понимая, о чем ее спрашивают.
— Я имею в виду то, что у вас на губах.
— Помада, — виновато призналась Лейла, словно уличенная в каком-то преступлении.
— Я вижу сам, что это помада, — сказал он, пряча улыбку. — Но почему она на ваших губах? Ведь вы раньше никогда не красили губы.
— А что в этом особенного? — попыталась оправдаться Лейла. — Все девушки красят губы.
— Это дурная манера! Неужели молодежь настолько распустилась, что не осталось больше ни одной неиспорченной девушки?
— Помада — это еще не распущенность, — возразила Лейла, задетая его словами. — И каких-то особых пороков я тоже за собой не замечала.
Доктор Рамзи холодно сказал:
— Я тоже считаю, что вы намного лучше всех тех девушек, которые мажут губы.
— Я не лучше других! — с детским упрямством возразила Лейла.
— Нет, вы именно лучше других!
Только сейчас Лейла решилась взглянуть на профессора.
— А почему вы считаете, что я лучше?
— Просто потому, что я в этом убежден, — ответил он с улыбкой.
После этого разговора Рамзи повсюду преследовал Лейлу. Появлялся всегда внезапно, будто вырастал из-под земли, находил в любой толпе и неотступно следил за нею.
Лейла терялась под его испытующим взглядом, ее охватывал непонятный страх. Девушка облегченно вздыхала, когда доктор Рамзи наконец удалялся. Но даже тогда не было покоя, Лейла не переставала думать о нем.
Когда Лейла веселилась в коридоре с подругами, она благодарила бога, что поблизости нет доктора Рамзи и он не может осудить ее за слишком громкий смех. Зато если какой-нибудь преподаватель хвалил ее реферат, девушке очень хотелось, чтобы доктор Рамзи увидел ее работу и сам убедился, какая она способная студентка. Иногда, занимаясь в библиотеке несколько часов подряд, она ловила себя все на той же мысли: «Вот бы хорошо, если бы доктор Рамзи увидел, как она усердно трудится! Но он, как на зло, появлялся именно тогда, когда она была занята не тем, чем нужно: болтала с подругами в коридоре, слишком громко смеялась или, еще хуже, с кем-нибудь ссорилась. И что у него за дурная привычка вырастать из-под земли, когда его никто не ждет?
