И мы не ждем от святости обмана. Столь кроткий образ мастер создал нам, Изобразив предателя Синона! Ему доверясь, пал старик Приам, Его слова лавиной раскаленной Сожгли дворцы и башни Илиона, И в небе рой мерцающих светил О зеркале низвергнутом грустил. Она картину ясно разглядела И мастера за мастерство корит… Синона образ ложен — в этом дело: Дух зла не может быть в прекрасном скрыт! Она опять все пристальней глядит, И, видя, что лицо его правдиво, Она решает, что картина лжива. 'Не может быть, — шепнула, — столько зла В таком… — и тут запнулась, — в кротком взоре'. Вдруг тень Тарквиния пред ней прошла, И ожило пред ней воочью горе. И, помня о неслыханном позоре, Она твердит: 'Поверить нету сил, Чтоб этот облик зло в себе таил!' Как здесь изображен Синон лукавый — И грустен он, и кроток, и устал, Как бы от бедствий еле жив он, право, — Так предо мной Тарквиний и предстал. Что он злодей — искусно он скрывал… И, как Приам, так приняла его я, С приветом, — и моя погибла Троя! Смотри, как вздрогнул сам Приам седой, Увидев слезы лживые Синона! Приам, ты стар, но где же разум твой? В любой слезе — троянцев кровь и стоны, Не влага в них, а пламень раскаленный… Ты сжалился, но эти жемчуга Сжигают Трою, как огонь врага. Подобный дьявол вдохновился адом: Весь в пламени, дрожит, как вмерзший в лед, Здесь лед и пламень обитают рядом… В противоречьях здесь единства взлет — Безумцам это льстит и их влечет: Такая жалость вспыхнула в Приаме, Что Трою сжечь сумел Синон слезами'. Теперь же злоба и ее берет… Она, теряя всякое терпенье, Синона яростно ногтями рвет, С тем гостем злым ища ему сравненье, Кто к ней самой внушил ей отвращенье… Но вдруг опомнилась — а мстит кому? 'Вот глупая! Не больно же ему!' Отхлынет скорбь и снова приливает… Как тягостна ей времени река! То ночь мила, то день ее пленяет, Но долог день и ночь не коротка… Как время тянется, когда тоска! Свинцово горе, но ему не спится, В бессонной ночи время лишь влачится. Итак, все это время провела Лукреция, картину созерцая… От собственных несчастий отвлекла На краткий срок ее беда чужая, Она следит, о горе забывая… Мысль о страданьях ближних, может быть, Способна облегчить… А излечить? И вот уж снова здесь гонец проворный, Со свитой мужа он привел домой. Лукреция стоит в одежде черной, Глаза повиты синею каймой, Как полукругом радуги цветной… И слез озера в синеве туманной Не снова ль предвещают ураганы? Все это видит горестный супруг, Жене в лицо глядит он с изумленьем: Ее глаза красны от слез и мук, Их ясный свет как будто скрыт затменьем… Объяты оба страхом и смятеньем — Так, в дальних странах друга встретя вдруг,
