Но выразить его так трудно мужу. Она следит за горестью немой И новую в нем ярость пробуждает: 'О милый мой, сильней скорблю с тобой! Ведь от дождей поток не утихает. Мне сердце боль твоя острей терзает… Но ты не плачь! Чтоб горе все залить, Одних моих слез хватит, может быть. Ради меня, тебя я заклинаю, Ради своей Лукреции — отмсти! Его врагом всеобщим я считаю… От бед уже минувших защити! Пусть поздно и к спасенью нет пути, По все же пусть умрет злодей жестокий Мы поощряем жалостью пороки! Но прежде чем открою имя вам, — Она сказала свите Коллатина, — Во храме поклянитесь всем богам Отметить обиды женщины невинной. Ведь это долг и доблесть паладина — Поднять свой меч на легион обид… За горе женщин верный рыцарь мстит!' И, благородством пламенным объяты, Все воины помочь желают ей: Готов любой взять меч, облечься в латы, Все жаждут знать скорее — кто злодей… Но, все тая покуда от друзей, 'Ответьте, — молвит, не подъемля взора, — Как мне с себя стереть клеймо позора? Как расценить свой жребий я должна — Судьбы зловещей страшное вторженье? Совместны ли невинность и вина? Возможно ль честь спасти от оскверненья? И есть ли вообще теперь спасенье? Брось яд в ручей — он будет чист опять… А мне — как снова непорочной стать?' Тут все наперебой заговорили: Пусть в теле червь, но дух не осквернен! Лицо ее с улыбкою бессилья Как карта грозных судеб и времен, Где каждый знак слезами окаймлен. 'Пусть бед таких, — она им отвечает, — В грядущем ни одна из нас не знает!' Тут словно сердце разорвал ей вздох.. Тарквиния хотела молвить имя, Но только 'он!' язык несчастной мог Пролепетать усильями своими. И наконец устами неживыми Она сказала: 'Он, мои друзья, Лишь он виной, что умираю я!' В грудь беззащитную она вонзает Зловещий нож, души кончая плен… Удар ножа все узы разрешает В темнице плоти, имя коей — тлен. Крылатый дух взлетел, благословен… И вот из вен струится жизнь немая, Трагедию достойно завершая. А Коллатин стоял окаменев, И рядом вся толпа оцепенела, И лишь отец, смертельно побледнев, Упал на землю, обнимая тело… А Брут из раны нож извлек умело, И вот за лезвием потоком вновь Как бы в погоню устремилась кровь. А из груди струями вытекая, На две реки расхлынулась она, И, с двух сторон все тело огибая, Змеилась вниз зловещая волна… Все тело-остров, где прошла война! Часть крови оставалась чистой, алой, Но черной опозоренная стала. И в ней царили траур и мороз, И словно бы вода смешалась с нею, Как о злодейском деле горечь слез… С тех пор, как бы Лукрецию жалея, Нечистой крови цвет всегда бледнее. Кровь чистая свой цвет хранит всегда,
