О ужас! Но ужаснее одно: Видение, что ей со сна явилось, В действительность пред взором обратилось. Охваченная ужасом, в мгновенье Она, как птичка, насмерть пронзена, Не смеет глаз поднять на приведенье. Но призраками комната полна: Смятенный мозг их создает без сна, И видя, что глаза боятся света, Их ужасами мучает за это. Его рука на груди обнаженной: Для стен слоновой кости — злой таран. Под нею сердце — только осажденный Безумно бьется до смертельных ран. Рука сильна. О, яростный тиран! Войти он глубже хочет… глух к пощаде… Хотя бы брешь пришлось пробить в ограде. Его герольд язык трубит призывно: 'Переговор!' Она, полумертва, Над простыней свой подбородок дивный Приподняла и, вся дрожа, едва Произнесла прерывисто слова: Зачем он здесь? Как смел он в час полночный Явиться к ней с надеждою порочной? 'Румянец твой так нежен, — ей открыто Он говорит, — что лилии бледны От зависти и розы смущены. Он оправданье страсти и защита, Он знамя мне для пламенной войны. О, крепость с неприступными стенами, Ты предана твоими же глазами! Я все сказал. Зачем роптать упорно! Тебе краса служила западней. Моей любви должна ты быть покорна. Она тебя для радости земной Мне отдала. Я грежу ей одной. Уж совесть пыл желания гасила, — Твоя краса все снова оживила. Предвижу я все беды покушенья: С шипами роза пышная цветет, Повсюду жало охраняет мед. Все доводы дало мне размышленье, Но воля им не внемлет и влечет. У воли есть для красоты лишь зренье, Закон и долг — ничто для вожделенья. Я в глубине души моей измерил Всю бездну зла, позора и стыда. Но где страстей бушующих узда? Бессилен тот, кто страсти сердце вверил. Возмездье мне — презренье и вражда. Но как мое стремленье ни позорно, Я выполнить решил его упорно'. Сказал, и римский меч взвился высоко, Как над совою сокол, и покрыл Холодной тенью жертву, и грозил Вонзить в нее согнутый клюв жестоко, Когда она поднимется. Без сил Внимала птичка клекоту злодея, Под злым мечом от ужаса бледнея. 'Лукреция! Ты дашь мне наслажденье. Откажешь — силу я употреблю. Я, взяв тебя, убью, и умерщвлю Бесславного раба, и ради мщенья К тебе в объятья мертвые свалю, Чтоб уничтожить с жизнью знамя чести, И поклянусь, что вас застал я вместе. Твой муж тогда, все переживши, станет Пятном для глаз, мишенью для острот. Твоих родных позор твой в сердца ранит, Без имени потомство возрастет, Презренное, твой образ проклянет, И мнимый грех толпе мальчишек звонкой Надолго станет злою побасенкой. Но уступи — и я твой друг всегдашний. Безвестный грех, как мысль без дела, — сон; Благая цель оправдывает шашни. Нередко яд, умеренно включен
