В простую смесь, в которой тает он, Не только убивает зло отравы, Но создает лекарства и приправы. Для мужа, для детей склонись к моленьям. Для них позор страшнее, чем чума. Его пятно не смоешь искупленьем, Наследство злей, ужаснее клейма, Которое рабам дает тюрьма, Противней, чем уродство от рожденья: Природа там, а здесь — грехопаденье'. Тут он с смертельным взором василиска Смолкает, выпрямляется и ждет. Она, как лань, захваченная низко В пустыне, где защиты не найдет, Где хищный зверь и рыщет, и ревет, Его напрасно молит: зверь бездушен, Не долгу, а желанью он послушен. Когда грозят седые тучи миру, Вершины гор скрывая в темноте, — Из недр земли, подобные зефиру, Восходят вздохи к горней высоте, И гонят тучи в синей пустоте: Так дивный голос усмирил злодея: Плутон внимает музыке Орфея. С бессильной мышкой ночью кот играет, Та мучится, под лапою скользя, Но скорбь ее в нем ярость разжигает… Насытить бездну вздохами нельзя. Закрыта к сердцу светлая стезя. Дождь продолбить порою может камень, — От слез сильнее сладострастный пламень. Ее глаза устремлены с мольбою В морщины бессердечные. То вдруг, В святую речь вольется вздох с слезою, — Они еще милее… То испуг Ей голос обрывает, и вокруг Она глядит и начинает снова, Чтоб произнесть желаемое слово. И заклинает Зевсом всемогущим, Любовью к мужу, рыцарством, слезой, Законом, правдой, светом вездесущим, И дружбою, и небом, и землей, — Пусть он вернется в временный покой И покорится чести неподкупной, А не веленью похоти преступной. 'Не воздавай такой ценою черной За все гостеприимство, не мути Священный ключ с водою благотворной: Погубленного снова не спасти — До выстрела добычу отпусти. Тот не стрелок, кто пулею жестоко Сражает самку бедную до срока. Мой муж — твой друг. О, пощади для друга! Ты сам могуч — помилуй для себя. Я слабая, а сеть твоя упруга. Ведь ты не лжив. Оставь, не погубя. Ужель ничто все вздохи для тебя? Когда мужчину можно тронуть плачем, Внемли стенаньям и слезам горячим. Все это здесь, волною океана Как об утес гранитный, в сердце бьет, Чтобы мольбой растрогать великана И уронить в пучину вечных вод, Где весь растает он и пропадет. Не камень ты, — а состраданье кротко, Ему ничто железная решетка. Ты принят мной с почетом, как Тарквиний, — В его личине ты его позор. Всем силам неба жалуюсь я ныне. Ты царственному имени укор, Не тот, кого в тебе признал мой взор, А если тот, не царь, не бог над нами: Те и собой, и миром правят сами. Какой позор на старость безобразно Готовишь ты, когда весна с пятном: Ты — ветвь царей — и так преступен грязно, Что ж совершишь, поставленный царем?
