Лукреция к картине подошла, Ища лицо, что скорби все хранит. Она печальных много лиц нашла, Но ни одно всех мук не совместит. Вот, наконец, она Гекубу зрит, Скорбящую над мужем, распростертым Пред Пирром торжествующим и гордым. В ней передал художник гнет годин, Тлен красоты и злую власть скорбей. Избороздила щеки сеть морщин; Нет прелести давно прошедших дней. Кровь словно выжжена годами в ней; Иссох ручей, что пробегал по жилам, И не заметно жизни в теле хилом. В нее Лукреция вперила взгляд; К скорбям царицы стала примерять Свои. С увядших губ вот-вот слетят Рыданья, станет Пирра проклинать. Но голоса не смог художник дать, — Не бог он. Упрекнуть его готова Матрона, что лишил страданье слова. 'Немая лютня, жалко мне тебя! — Промолвила. — Тебе я голос дам, И прокляну убийцу Пирра я, И на Приама изолью бальзам, И прикажу залить пожар слезам, И проколю бестрепетной рукою Глаза врагам, испепелившим Трою. 'Мне укажи блудницу, зол исток: Сгублю ее красу, коварный дар. Парис, ты похотью своей навлек На Трою сокрушительный удар, Твой взор зажег пылающий пожар; И погибают, грех твой искупая, Отец, и сын, и мать, и дочь младая. 'Зачем же наслажденье одного Для многих душ становится бичом? Пусть гнев падет на голову того, Кто осквернился тягостным грехом. Пусть пощадит невинных божий гром. Зачем за грех постыдного разврата Всем соплеменникам нести расплату? 'Вот гибнет царь Приам; вот слезы льет Гекуба; слабнут Гектор и Троил; Вот у друзей из груди кровь течет; Вот друга друг невольно умертвил. Один развратом весь народ сгубил. Когда б отец пресек Париса пламя, Пылала б Троя славой, не огнями'. Рыдает над картиною она. Подобна колоколу скорбь людей: Когда в движение приведена, Все вызывает звон унылый в ней. Так и Лукреция в тоске своей Давала речь скорбям изображенным И вторила немым страдальцев стонам. Водя глазами по рядам фигур, Оплакивает гибнущих бойцов; Вот видит пленника: печален, хмур, Он смотрит на фригийских пастухов; Но взор зажечься радостью готов. Среди крестьян он к городу послушно Идет, к своим несчастьям равнодушный. Искусно мастер передал, как он Под маской кротости сокрыл обман; Бредет смиренно, с виду удручен, Но радостной надеждой обуян. Ни бледен он, ни чересчур румян, Дабы не возникало подозренье, Что стыд иль страх родило преступленье. Но словно бес, закоренелый в зле, Он сохранял обличье доброты; Никто б во взоре скорбном, на челе Не разглядел предательства черты, Змеиной хитрости и клеветы. Кто чает встретить в ясном небе тучу, В невинном лике грех узреть ползучий?
