Он, не сдаваясь, силе уступая, Лежит, дыша в лицо ей, недвижим; Она же пар зовет, его впивая, Небесной влагой, веяньем благим; Ей жаль, что не цветник ее ланиты, Столь освежающим дождем омытый. Как птица в сеть попав и присмирев, Адонис стих в объятиях Венеры; Сопротивленье, стыд, в нем вызвав гнев, Глазам придали красоты без меры; Так полная река, когда ей вод Прибавит ливень, берега зальет. Она все молит, молит, напевая В прелестное ушко прелестный вздор; А он все сердится, стыдом пылая, Иль, побледнев от гнева, хмурит взор. Еще милей он кажется, краснея, Ее в восторг приводит он, бледнея. Ей люб Адонис, как он ни гляди; Своей рукой она клянется дивной Не оторваться от его груди, Пока он слез, что льются непрерывно Из глаз ее, не примирит с собой, Долг уплатив тем поцелуем свой. Тут он лицо свое приподнимает; Так выглянет подчас нырок из струй И, встретив взгляд чужой, опять ныряет; Готов Адонис дать ей поцелуй; Но, лишь к устам ее близка пожива, Свои, зажмурясь, он отводит живо. Так в зной не жаждал путник свежих вод, Как жаждала она своей услады: Спасенье видит, но его неймет; Пылает вся среди речной прохлады. 'О, сжалься, — восклицает, — мальчик злой! Прошу лишь ласки: страх откуда твой? 'Как я тебя, так и меня молили, И сам суровый, грозный бог войны, Чьей мощной выи битвы не склонили, Которым все враги побеждены, И он, мой пленник, раб мой, домогался Того, что взять ты ныне отказался. 'У алтарей моих свой крепкий шлем Повесил он, копье и щит чеканный; Он научился танцам, играм всем, Забавам, шуткам, — стяг презрев свой бранный, Мои объятья полем битв избрав, Из ложа моего шатер создав. 'Так властелина я поработила И на цепи из алых роз вела; Булат слугою сделавшая сила Рабой презренья моего была. О, не гордись, не похваляйся властью Над той, что бога битв смирила страстью. 'Губами прикоснись к губам моим (Мои красны, хотя не так прекрасны), Тот поцелуй ведь будет и твоим. Что смотришь в землю? Взор впери свой ясный В мои зрачки: твоя в них красота. Слились два взора, что же не уста? 'Иль стыдно целовать? Зажмурься снова, И я зажмурюсь, — станет ночь тотчас: Двоих лишь услаждать любовь готова; Играй же смело, — не увидят нас; Фиалки, заменившие нам ложе, Болтать не могут и понять нас — тоже. 'Пушок, покрывший нежные уста, Незрелость выдает, но все ж ты — милый. Не упускай же время: красота Быть не должна сама себе могилой. Так во-время не сорванный цветок, Себя снедая, вянет в краткий срок. 'Будь я дурна, морщинами изрыта,
