Улитка прячет рожки, только тронь, Болезненно уйдя в свою известку, Уютной слизью, точно струйкой воску, Туша горячий ужаса огонь; Так пред кровавым телом женский взгляд В глазнице рожки спрятал, что торчат. И, скрывшись в череп, факельщик дрожит, О виденном твердя больным мозгам, Мозг тушит факел зренья и брюзжит: 'Куда с огнем? Ты подпалишь мой храм!' Гудит царь-сердца погребальный звон, Горит алтарь и перевернут трон… И все дрожат у города внутри. Так газ, в земле сидящий, вдруг трясет Тюрьмы своей ворота. Треск и хрип, Ломает кладку, что возвел расчет. Весь организм так страшно содрогнулся, Что беглый взгляд нутра зрачков коснулся И, против воли, вылился на свет Сверх широченной и глубокой раны. В боку лилейном — бивня страшный след, Как слезы — сок из прорези багряный, Траву, цветы кругом кровь заливает, Трава как будто кровью истекает, И уронив головку на плечо, Богиня на поляне скорби встала, Но все еще не верит, все еще Не верит в то, что смертного не стало. Перехватило горло и движенье, Глаза сошли с ума от пап ряженья. И так упорно в трещину глядит, Что видит три дрожащими зрачками, И ненавидит взор свой, и дрожит: 'Что ужас ран утроили, вы пьяны?' — Она шипит им. Стало тела два. А меньше не вмещает голова. 'Что ж нынче мне не высказать тоски? К тому же у меня двоится труп, Слез больше нет, и легкие сухи, Горят. Сплошной огонь свинцовых труб, Я жаждала его, и не придется… Свинец, наверно, из зрачков польется. Мир, я скажу тебе, что ты утратил! Ты радость глаз утратил, мир проклятый, И музыки тебе не услыхать! Мир стал теперь хромой, кривой, горбатый, Свежи твои цветы, да и пестры, Но кто ты без умершей красоты? Начнись, простоволосых женщин эра, Бесчарных, не целованных лучом И воздухом, чья красота — химера, Вас луч сожжет, вам станет ветр — бичом! А как они к Адонису летели! Щепотку чар уворовать хотели! И шляпу надвигал на брови он, Чтоб солнце под поля не проникало, Срывая шляпу, ветер мчался вон, Под плач Адониса, лохматил кудри шало, И упиваясь видом слез младых, Ругались боги, кто осушит их! Как пожирал его очами лев! — Но спрятавшись, чтоб не пугать ребенка, — А тот вдруг запоет, как флейта, звонко — И тигр сомлел, осклабя страшный зев. Заговорит — и волк, томясь от глада, Не нападает на баранье стадо. Когда его тень падала в ручей, То рыбки в ней сияли чистым златом, А птицы пели на свету очей, Слетались и кормили виноградом, Слив, вишен сыпали, всего подряд, Чтоб только мальчик подарил им взгляд. А злобный вепрь с ужасными клыками,
