Глядевший лишь сквозь землю на гробы, И он не избежал своей судьбы: Но, ослепленный красоты лучами, Уверена, что взялся целовать, А получилось только жизнь отнять… Я в правде этих слов убеждена. Адонис подбежал ударить пикой, И вспыхнуло тут сердце кабана, Не гневом, но любовью превеликой. Он целоваться к мальчику полез, А получился на боку надрез… Я думаю, будь у меня клыки, Я б первая его тогда убила, Доне просто оказалось не с руки, Он умер… Он ушел. Недолюбила…' И, падая на жижу с мертвецом, В крови чуть теплой мажется лицом. На губы взглянет, но уж бледен рот, За руку схватит — кожа ледяная, И на ухо скабрезность вдруг шепнет, Как будто он лежит все понимая, Но, наконец-то, веки подняла — Из мертвых светочей сочилась мгла. Венера часто отражалась в них, Но вот сегодня зеркала пусты, Куда исчезла яркость их, живых? Туда же, в след мгновенной красоты… Она шепнула: 'Есть один вопрос, Ты мертв, а день как день… Что ж с ним стряслось? Итак, ты мертв… Пророчество мое: Теперь любовь изведает печаль! Повсюду ревность влезет в ткань ее. О! Горя вкус у сладостных начал, И никогда не поровну, но так, Чтоб тонкий луч окутал страшный мрак! Страсть скоротечной будет, будет лживой, Ее задушит жизни суховей; Скрываясь под начинкою красивой, Измены яд погубит тьму людей Износит тело, мозг любовник всяк, И станет лишь болтающий дурак… Пусть жадничает, пусть бросает деньги, Пусть меру потеряет в ней старик, Бандиты будут от любви — что дети, Чтоб гол богач, чтоб нищий был велик, Рождает идиотов и буянов, Ребят состарит, оребячит стариканов! Пусть сеет страх, где страхи не при чем, Пусть на ужасное ведет без дрожи, Пусть будет благородным палачом, Обманывая там, где 'Святый Боже!' Коварство носит в маске прямоты, Герой от труса бросится в кусты. Пусть станет основанием войны, Отца и сына пусть поднимет в бой, Соломинкой, рождающей огонь, Неся знак непрощаемой вины! Раз сокрушила смерть всю страсть мою, Любить другим я права не даю!' И тут валявшееся рядом тело Внезапно превратилось в легкий пар — Кровь собралась и в стебель загустела. И вот цветок — похожий на тюльпан… Так был он бел, и вместе с тем багров, Напоминая плоть, и вместе кровь. К цветку сейчас же прижимая нос, Искать знакомый запах рта взялася… И запах в сердце, как цветок, пророс… Хоть паром плоть по ветру унеслася. Сорвав, к груди бессильно прижимает, Из стебля сок слезою выступает. 'Бедняжечка! — шепнуло божество. — Отец твой, цветик, так же плакал сладко, Все слезы исторгало у него, Все, что не он — ему бывало гадко.
