Его взнуздать идет Адонис злой… Но вдруг лошадка дикая в испуге, Как от погони, прочь летит стрелой, А конь, забыв Адониса, — к подруге, И мчатся вдаль, а рядом с двух сторон Несется стая вспугнутых ворон. Уселся в ярости Адонис, мрачный, Кляня проделки буйного коня… Миг выпал для любви теперь удачный: Вновь обольщать, мольбой его маня. Нет горя, что сильнее сердце гложет, Когда и речь любви помочь не может. Печь замкнутая яростней горит, Река в плотине яростней вскипает… О скрытом горе так молва твердит: Потоки слез огонь любви смиряют. Но раз у сердца адвокат немой, Тогда истец процесс погубит свой. Ее вблизи он видит и пылает: Под пеплом угли вихрь вздувает вновь. На лоб он в гневе шапку надвигает, Уставясь в землю, мрачно хмуря бровь, Как будто замечать ее не смея… Но искоса-то он следит за нею. И любопытно видеть, как она К мальчишке своенравному крадется, Как на лице в смятенье белизна Румянца алым светом вдруг зальется… То бледен облик щек ее, а вот, Как молния с небес, он вдруг сверкнет. И вот она, склоняясь, поникает Любовницей смиренной перед ним… Одной рукою шапку поправляет И льнет к щекам движением хмельным, Нежнейший след на коже не изгладя, Как легкий след в недавнем снегопаде. Меж ними дело кончится войной! Ее глаза к нему бегут с прошеньем, Но он не тронут горестной мольбой: Все жалобы встречает он с презреньем. То, что неясно в пьесе до сих пор, Расскажут слезы, как античный хор. Она дарит его пожатьем нежным… Как лилия, зарытая в снега, Иль мрамор в алебастре белоснежном, Так белый друг взял белого врага. И бой двух рук — огня со льдом искристым — Двум голубкам подобен серебристым. Глашатай мысли речь ведет опять: 'Венец творенья в этом мире бренном, О, если бы мужчиною мне стать, То, слив сердца в желанье дерзновенном, Тебя я кинулась бы исцелить, И даже с риском жизнью заплатить'. Он говорит: 'Оставь в покое руки!' 'Отдай мне сердце! — был ее ответ. — Отдай его, в нем лишь металла звуки, А нежных вздохов в нем давно уж нет. Теперь меня смутит любовь едва ли, Ты виноват, что сердце тверже стали'. А он: 'Стыдись! Уйди иль дай уйти! Мой день погублен, конь удрал куда-то, Из-за тебя его мне не найти, Оставь меня и уходи одна ты. Лишь вот о чем сейчас веду я речь: Как от кобылы жеребца отвлечь'. Она в ответ: 'Твой жеребец, палимый Желаньем ярым, верный путь избрал… Туши пожар любви неодолимый, Чтоб уголь сердце не воспламенял. Пределы морю есть, но нет — для страсти! Так диво ли, что конь у ней во власти? Смирившись перед кожаной уздой,
