немного обветшал. Я понимаю, что философы не придают значения одежде. Разве одежда может украсить мудреца? Но позвольте мне преподнести вам точно такой же плащ, как ваш, только совсем новый.
Он разворачивает перед гостями свой алый сверток.
- Я не принял бы жертвы, но дар приму.
- Поверьте! Это от чистого сердца.
- Благодарю, Матфей.
- Пусть он вам послужит так же, как послужил старый плащ.
Позже он готовит царскую постель Иисусу из горы матрацев и так заботливо укладывает его, что тот начинает сердиться и выпроваживает его из приготовленной комнаты. Иуду и Иоанна Матфей также селит в отдельных комнатах на женской половине дома, которая у него пустует. Его предшественник имел большую семью и пристроил к таможне эту женскую половину. Теперь она пригодилась и ему. Сам Матфей, прибрав стол и погасив светильники, устраивается здесь же в гостиной на подушках.
Таможня погружается во мрак и тишину.
Матфей перебирает в памяти речь Иисуса. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны алчущие, ибо насытятся. Блаженны миротворцы, ибо станут сынами Неба.
Тиха Галилейская ночь. И скорбный дух, витай он над этой землей, увидел бы лишь темные города, огни маяков на побережье и редкие костры пастухов в полях.
На рассвете всех будит грохот в воротах. Прибыл караван с юга.
Когда утром Иисус, Иуда и Иоанн отправляются в Капернаум, таможенник все еще занят своим делом. Он извиняется за то, что не может сопроводить гостей в город и обещает ждать их с обедом. Матфей так и провожает их до ворот с навощенной дощечкой в одной руке и стилосом в другой, оставив на дворовом ложе арабских купцов с их кошелями и пеналами, подобными пеналу Иуды. Трое путников обходят верблюдов, важно восседающих с тюками на горбах вокруг таможни, и направляются в город.
Капернаум лежит на склоне холма, сползая своими каменными и деревянными постройками почти к самому озеру, от которого его отделяют лишь огороды горожан и караванный тракт. По субботам нижняя часть города замирает. Мастерские не работают, лавки закрыты, на улицах не увидишь прохожего, спешащего по делам или погоняющего осла с поклажей. Зато в верхней части города, где живут греки, сирийцы и расквартирован римский гарнизон, жизнь особенно активна. По субботам у гарнизона баня и увольнительный день. Такой порядок сложился сам собою.
Рим придерживается в завоеванных им провинциях политики невмешательства во внутренние дела и религиозной терпимости. Если в Египте кошки считаются священными животными, то римский наместник принимает закон, запрещающий убивать кошек. Если в Галии преступников принято сжигать на кострах, то этому не препятствуют. Если в Азии распространены культы фригийской Кибелы и персидского Митры, то их бродячих жрецов никто не арестовывает. Если у германских варваров кулачные побоища являются народной забавой, то им не мешают увечить друг друга и дальше. Если в Палестине каждый седьмой день объявляется святым, то с ним стараются считаться. Империя миролюбива с теми, кого она уже завоевала.
Начальник римского гарнизона в Капернауме сделал субботу банным и увеселительным днем из соображений тактических и даже по-своему деликатных. На улицах Капернаума тихо и безлюдно, когда центурии повзводно проходят через него к озеру, где тоже нет ни души, только лодки стоят на причале и сохнут рыбацкие сети. Солдаты моются, стираются, не оскорбляя ничьих взоров, а по возвращении в лагерь отправляются в увольнения согласно составленным десятниками спискам. В казармах ходит не злая, но оскорбительная для иудеев шутка: “Теперь мы тоже соблюдаем субботу - едим, пьем и поклоняемся Венере”. В верхней части города в этот день работают все харчевни, бордели и погребки. Солдатское жалованье перетекает в более надежные кошельки местных собственников. Вечером половина лагеря ходит пьяная, а другая половина с нетерпением ждет следующей субботы.
Иисус и его спутники подходят к синагоге, расположенной у реки на окраине города. У входа их встречает смотритель синагоги Иаир, маленький нервный фарисей, весь обвязанный молитвенными ремешками. Он придирчиво оглядывает чужаков, выясняет, откуда они родом, а затем предлагает им сделать пожертвование, словно только это может служить им платой за вход в его молитвенный дом. Иоанн опережает Иуду, потянувшегося к своему пеналу, и достает их кошеля на поясе один шекель. Иаир смягчается. У этих людей даже деньги приличные.
- Я положу их в хранилище, - говорит Иаир. - Входите.
В этой синагоге царит более свободная атмосфера, чем в Назарете. Капернаум стоит на торговом пути. Здесь привыкли к случайным визитерам - иудеям. С ними вежливы, но, в общем, на них не обращают внимания. Здесь тоже преобладают фарисеи, но им противостоит значительная группа зелотов - националистов с белыми повязками на лбах, где начертано прозвище последнего освободителя Израиля - Маккавей.
Иисус с холодным вниманием наблюдает за присутствующими. Хмурому Иуде происходящее не интересно. Все молитвенные собрания похожи друг на друга. Они ему наскучили. И скамьи здесь неудобные для его увечной ноги. Только Иоанн чувствует себя хорошо. После харчевни кривого сирийца, после дома мытаря он, наконец, в чистом месте среди своих собратьев. Чтение Писания и споры вокруг его толкований ему не надоели. Здесь дети Израиля чтут Бога и хранят свое единство перед лицом его. Когда Иисус высказывает желание выступить, его это не удивляет: учитель должен говорить в таком месте. Но это почему-то не нравится Иуде, который бросает на Иисуса неодобрительный взгляд. Уж не завидует ли этот калека славе учителя?
А дальше начинают развиваться события, совершенно неожиданные для Иоанна.
Иисус приводит слова из Когелета - Проповедника.
- Всем и всему - одно: одна участь праведному и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы, как добродетельному, так и грешнику. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем…
Он делает паузу и обводит собрание глазами.
- Даже в премудрости своей Соломон не знал, что, говоря о скорбном, возвещает о радостном. Участь одна на всех человеков, и участь эта - Царство Небесное. Вот благая весть для мира! Не ждет вас погибель, но всех примет Святой Дух, из которого вышел человек - и праведный, и грешный, и добрый, и злой, ибо в час смерти каждый оставит свое тело и свою душу навсегда и станет един с Небом.
- Если грехи не зачтутся человеку, то какая ему польза быть праведным? Уж не греху ли ты нас учишь? - вопрошает маленький нервный смотритель синагоги Иаир.
- Грешному зачитываются грехи его в этой жизни. Зло окружает его, зависть и месть преследуют его. Разве не знаете? Кто посеет плохое зерно, тот пожнет плохой урожай. Праведный освобождается от злого окружения, он воскресает для Духа Святого. Всякий воскресший наречется сыном Неба.
- Иудей ли ты? Странные слова ты говоришь. Уж не язычник ли это, говорящий нам о сынах Неба? Солнцу они поклоняются. Этих ты зовешь сынами Неба?
- Сыны Неба поклоняются тому, что превыше всего, - Святому Духу. Я - один из них. И хочу сделать вас свободными.
- Мы - дети Авраама и никому не были рабами.
- И Авраам - раб человеческого. И вы - рабы человеческого. Учителя ваши налагают на вас ноши невыносимые, а пророки приносят вам дары обременительные, и всякому, кто не примет их дар, грозят карою небесной. Небо не судит и не карает. Небо не знает человеческой меры.
- Кто ты, чтобы хулить пророков?
- Пророки и близко не ходили там, где я стою. У врат в Царство Небесное.
Гневный рокот нарастает.
- Может ли овца быть пастырем овец?- продолжает Иисус.- Нет, не может, ибо не свободна от овечьего. Может ли человек быть пастырем людей? Нет, не может, ибо не свободен от человеческого. Почему же вас пасут те, кто не могут пасти, ибо ничем не свободнее вас?
- Моисей наш пастырь. А ты кто?
- Я больше, чем Моисей!
Начинается рев и переполох.
Потрясенный Иоанн словно во второй раз видит свой кошмарный сон. Разъяренные люди тащат Иисуса
