прочь из синагоги. На его лице - та же упрямая отрешенность. Иоанн ломает руки от бессилия и бежит вслед. Иисуса ведут за синагогу к ветхому сараю у реки, чтобы казнить по-иудейскому обычаю, забив камнями.
Более всех неистовствует маленький смотритель синагоги Иаир. Он снует между людьми, истерично сыпет проклятия и призывает к расправе. Завидев Иоанна, он кричит:
- Этот тоже с ним. Держите его!
Состояние кошмарного сна, в котором Иоанн пребывает, не позволяет ему даже испугаться, когда несколько рук хватают его. Происходит то же, что было в его родном Назарете. Но теперь он не сторонний наблюдатель, он - в числе приговоренных, и гнев толпы направлен на него. Его глаза застыли от ужаса. Он видит лишь безликую массу перед собой, и невероятная мысль бьется, как пойманная птица, в его голове: “Неужели я сейчас умру?”
- Этот юноша не со мной, - выкрикивает Иисус. - Он - левит и фарисей, как вы.
Он отходит в сторону от Иоанна и разводит руки, становясь похожим в своем новом плаще на алый крест.
- Не будет вам суда за мою кровь. А за его - будет! Не трогайте невинную душу! Хотите убить меня, так меня и убивайте. Вот я - один перед вами.
Толпа медлит в сомнении. Истеричный Иаир требует немедленной казни обоих. С пеной у рта он бегает перед горожанами, только охлаждая их своим отвратительным, бесноватым видом.
- Римляне идут! - вдруг раздается чей-то крик.
Вниз по улице спускается римский отряд, шагающий на купание к озеру. Их появление, неприятное само по себе, сейчас неприятно вдвойне, как присутствие свидетелей при семейной ссоре. Ничто не объединяет так нацию, как внешний враг. Солдаты, конечно же, не станут препятствовать их казни. Рим не вмешивается в местное судопроизводство. Он защищает только римских граждан. Солдаты не станут мешать, они поступят хуже. Они будут смеяться, забавляясь сценой, в которой одни евреи убивают других.
Мгновенное осознание этого действует на толпу как ледяной душ. Все окончательно охладевают. Руки разжимаются, и камни падают наземь. Иаир все еще пытается вложить их обратно в ладони горожан, но момент упущен. Строй солдат в алых плащах проходит мимо. Они поглядывают на толпу, перешучиваются между собой и озорно посвистывают. Наконец, эта длинная вереница врагов, словно мерзкий червь, проползает дальше, вниз, чтобы осквернить их Галилейское озеро.
Из толпы выходит рослый, крепкого сложения мужчина, Симон Петр, с повязкой Маккавея на лбу и коротко произносит:
- Уходите!
Иисус перестает стоять как крест, опускает руки и уводит Иоанна, который плохо понимает происходящее, все еще пребывая в кошмарном сне. Все же несколько камней летит им вслед. Нервозно- болезненный Иаир, не получивший своей разрядки, беспорядочно швыряет в них попавшиеся под руки предметы. У него начинается истерический припадок.
Один из его камней попадает в спину Иоанну. Он вскрикивает и чуть не падает от неожиданности. Иисус подхватывает его и, закрывая своим телом, уводит юношу к огородам под истеричные всхлипы Иаира. Кажется, что гиена хохочет им вслед.
У огородов Иисус опускает Иоанна на землю. Юноша страдает не столько от боли, сколько от унижения. Его, сына левита, воспитанного в ортодоксальном иудаизме, любящего свой народ, гонят от синагоги камнями, как собаку. Ему так горько, что он даже не прислушивается к словам возлюбленного учителя.
Ковыляющей походкой к ним приближается Иуда. Он не просто хмур. Он зол.
- Что ты делаешь? - гневно он говорит Иисусу. - Зачем ты дразнишь людей? Зачем ты будишь в них зверя? В Александрии тебе запретили входить в синагоги. В Иерусалиме тебя чуть не зарезали. В Назарете тебя хотели сбросить в ущелье. И вот в Капернауме тебя готовы забить камнями. Что дальше? Хоразин? Вифсаида? Дай угадаю. В Хоразине тебя посадят в яму, чтобы уморить голодом, а в Вифсаиде тебя потащат к озеру, чтобы утопить. Чего ты добиваешься? Эти люди не станут другими! Никто не станет лучше!
Иоанн, забыв о боли и позоре, застывшими - теперь от удивления - глазами смотрит на Иуду. Ему не верится, что этот флегматичный старик способен на такую дерзость - выговаривать тому, за кем ходит тенью. Разве тень может упрекать своего владельца?
- Чего ты добиваешься? - гневно говорит тень. - Если ты хочешь умереть, зачем далеко ходить? Давай я убью тебя.
И невероятно: Иисус не сердится на этот выговор своей тени. Он как-то странно смотрит на Иуду и произносит очень серьезно:
- Я подумаю над твоим предложением, друг.
Иуда устало опускается на землю и уже спокойно добавляет:
- Впрочем, я с первой нашей встречи знал, что ты не из тех, кто хочет умереть в своей постели.
По мере успокоения Иоанн начинает понимать, что чудом избежал смерти. Он пытается вспомнить, храбро ли он держался перед своими палачами, и ему кажется, что храбро.
- Зачем они так, учитель? - горько спрашивает он. - Ведь мы с добрым к ним пришли.
- Не давай святыни псам и не бросай жемчуг свой свиньям. Молчи, Иоанн, как молчат камни. Только молчание защищает нас от осквернения. Говоришь слово и предаешь себя на поругание. Молчание, только молчание! Этот мир полон шума. В нем все говорят. Как будто им есть, что сказать. А в Царстве Небесном, мой мальчик, стоит великая тишина.
Иоанн садится и утирает слезы обиды. Возлюбленный учитель находит для него чудные слова утешения. Иисус обнимает его и по-отечески треплет.
- Ну, кто же твой ближний, Иоанн? - смеется он. - Набожный фарисей, побивающий тебя камнями, или грешный мытарь, принимающий тебя в своем доме, как дорогого гостя?
- Мытарь.
- Вот и я так думаю. Один грешник дороже девяносто девяти праведников. Эти праведники невыносимы. Уж очень они любят себя. А возлюбивший душу свою мертв для Неба.
- Да, учитель.
Иисус печально улыбается юноше. Ему легко утешить Иоанна, но он не может найти утешения себе. Иоанн чувствует это. Рана Иисуса глубже, чем его собственная, и она никогда не заживает. По дороге к дому Матфея Иисус вдруг начинает цитировать израильские летописи:
- И воцарился Бела, и умер Бела. И воцарился Иовав, и умер Иовав. И воцарился Хушам, и умер Хушам. И воцарился Гадад, и умер Гадад. И воцарился Самла, и умер Самла. И воцарился Саул, и умер Саул. И нет конца этой истории. Что было, то и будет. Что делалось, то и делается. И нет ничего нового под солнцем. – А затем печально добавляет:
- В моей крови текут тысячелетия! Я устал быть человеком.
Иоанн заглядывает в потухшее лицо учителя и откладывает свои вопросы на потом. Почему Иисус больше Моисея? Почему ему тысячи лет? Кто же он, Иисус из Назарета, который устал быть человеком?
Матфей встречает их на дворе таможни с водой и полотенцем. Он накрыл стол на ложе под акацией в предвкушении интересного воспитательного застолья. Но скоро понимает, что вчерашняя трапеза не повторится. По лицам своих гостей он догадывается, что в Капернауме что-то произошло. Иоанн подтверждает его догадки. “Учителя и меня фарисеи хотели побить камнями”, - с гордостью сообщает он. Матфей сочувственно смотрит на них. Ему тоже достаются оскорбления от горожан, но убить его не пробовали. Впрочем, он понимает, что дело не в этом. Иисус решает для себя что-то глубоко личное. Об этом личном лучше всех догадывается Иуда, но он тоже молчит.
Иисус не притрагивается к еде, и Матфей понимает, что его хлебосольство сейчас неуместно.
Иисус мрачно смотрит в сторону города.
- Горе Капернауму! Горе Назарету! Горе всем галилейским городам. Я хочу покинуть эту мертвую землю. Стряхнуть ее прах со своих ног и забыть ее навсегда. Лучше жить среди чудовищ. Лучше иметь дело со зверями, чем быть пророком у этих людей.
- Куда же ты пойдешь? - спрашивает Иуда.
- Куда угодно. В Финикию…
