-Давно это с ним?
-Уж третий день. Спаси его, благой господин.
-Ты его кормишь?
-Он не ест.
-Будет есть. Сцеживай ему свое молоко прямо в пуповину всякий раз, как станешь кормить. Я дам тебе снадобье, - он достает из сумы мешочек и насыпает в тряпицу серый порошок. - Размешай его с медом, ибо он горек на вкус, и мажь им свои сосцы для младенца. И смени эту пелену на чистую. Только в чистое заворачивай своего младенца!
-Благодарю, благой господин.
-Не называй меня благим. Бог ваш благ, а я вам - камень! Иди! Спасение твоего ребенка в твоем усердии.
Молодая мать, принимая порошок, хватает его руку и целует. Толпа дает ей уйти, а затем один из селян говорит:
-Господин, если ты тот, кем себя называешь, то ты должен знать, что женщина эта приблудила своего ребенка, и никому неизвестно, кто его отец. То Господь карает ее.
-Разве младенца спрашивали, где ему родиться? - гневно вопрошает Иисус. - Разве дитя ответственно на грехи тех, кто его родил?
Селяне холодно безмолвствуют. Суровая реальность, в которой они живут, приучила их к безжалостности. Все дни они проводят в работе, но не могут выбраться из нужды, обложенные поборами со всех сторон. Именно такие крестьяне по всей Иудеи отказались платить еще один налог - на Иерусалимский акведук, и тогда Пилат арестовал храмовую казну. Рим повсюду строил такие акведуки и гордился своим вкладом в санитарию покоренных им городов, делая это, разумеется, за счет местного населения. Но как были эти крестьяне равнодушны к строительству акведука и к римской санитарии, так они остаются глухи и к милосердному призыву Иисуса.
-Вот вам притча, жестоковыйные, - гневно продолжает он. - Некий человек не знал за собой грехов и молился так: “Благодарю тебя, Господи, что даровал мне мою праведность”. Тогда пришел к нему ангел и попросился в гости. Праведник его радушно принял, и усадил за стол, не зная, кто - он. Тут проникла на пир блудница и бросилась к ангелу. И омыла она ноги его своими слезами и утерла их своими волосами. И не препятствовал ей ангел. Тогда праведник сделал ему упрек за то, что он допускает к себе блудницу. Ангел ему ответил: “Я пришел в твой дом, а ты воды мне на ноги не подал. Она же омыла их своими слезами. Прощаются ей грехи ее, ибо она не возлюбила себя, но осудила собственным судом. Ты же ни своего суда не имеешь, ни чужого не признаешь. Твой грех остался с тобой!”.
Селяне угрюмо молчат.
Понимая, что он так и не пронял их мозолистые, плебейские сердца, Иисус устало произносит:
-Уходите! Не будет вам ничего от меня.
Могучие рыбаки, словно только того и ждали, начинают бесцеремонно выставлять вон эту деревенщину, пришедшую поглазеть на заезжего проповедника. Даже Петру понятно, как далеки эти люди от Царства Небесного.
-Разговор окончен, - сообщает он, - отправляйтесь, мужи, по домам.
-Пусть чудо покажет, - настаивает тот самый селянин, который разоблачил блудницу, - тогда поверим.
Толпа одобрительно шумит. Шоу должно продолжаться.
-Иди домой и жене своей указывай, что делать. Пусть она показывает тебе чудеса, - грубо говорит Андрей. - Проваливай отсюда!
Забыв, что сам стал инициатором этого сборища, а, быть может, именно поэтому, Иоанн смотрит на глупых селян грозным судейским взглядом своего отца. Два барчука, как архангелы, встают справа и слева пред сыном Неба, изнемогающим от натиска мертвецов земли. Один из этих смердов показывает им свою искалеченную длань и замогильным голосом просит:
-Пусть Мессия вылечит меня.
-Что ты суешь мне в лицо свою грязную лапу? - сердито говорит Иаков. - Ты бы ее хоть помыл прежде!
Толпа, лишенная развлечения, не торопится уйти. Могучие рыбаки встают перед ними и, раздвинув руки, медленно теснят к дверям, словно выметая мусор из дома.
-Расходитесь, мужи, - добродушно говорит им Петр уже в темнеющем дворе.
-Сказано вам, ничего не будет, - добавляет Андрей. - Эй, молодежь, слезайте с крыши, не-то уши надеру.
Подростки сыплются с кровли, как перезрелые яблоки, один за другим, и с хохотом разбегаются. Толпа покидает двор несолоно хлебавши, а точнее - и солоно не хлебавши, с пустыми желудками вместо сердец. В жилище садовника остаются только ученики. Иисус обводит их суровым взглядом.
-Запрещаю вам говорить, что я - Мессия! Запрещаю вам вообще рассказывать обо мне!
-И селянам, и горожанам? - спрашивает Иоанн.
-Всем!
Юноша делает знак рыбакам и Матфею. Они выходят из дому. По опустевшему двору бродит призраком Захария. Не обращая на него внимания, ученики начинают обсуждать приказ учителя. Почему Иисус избегает публичности? Матфей высказывает свою догадку: учитель бережет силы до Иерусалима, где он поведет философский спор с Синедрионом и убедит ученых мужей Израиля в своей правоте, как убедил его самого. Нет, возражает Иоанн, в Храме Мессия явит великое чудо и получит свою славу с небес. Петр полагает, что на Пасху Пастырь поднимет народ и установит Царство Небесное в Палестине. В конце концов, они уговаривают мытаря, который до сих пор ничем не прогневал Иисуса, обратиться за разъяснениями прямо к нему. Совсем не желая стать тем козлом отпущения, на которого возлагают грехи всего народа, Матфей все же отправляется в дом. Он находит Иисуса на прежнем месте с Иудой и Симоном кананитом.
-Учитель, - неуверенно обращается он, - позволь задать тебе вопрос, который интересует всех нас?
-Спрашивай.
-Зачем мы идем в Иерусалим? Мы понимаем, что должно произойти что-то важное там. Это мы и хотели бы узнать. Но, возможно, - тут же догадывается он, - мы еще не созрели для этой истины?
-Не созрели Матфей.
-Что ж, - он мнется, собираясь уйти.
-В Иерусалиме, - произносит ему уже в след Иисус, - сын человеческий победит мир и освободится. Я много вам говорил, не притчами говорил, как другим, но прямо. Если ты меня слушал, то должен понять.
Матфей возвращается во двор и пересказывает все слово в слово.
-Кто это - сын человеческий? - вопрошает Иаков.
-Вероятно, учитель говорил о себе, - поясняет Матфей.
Это не нравится Иоанну.
-Он называет себя сыном Неба.
-Тогда он подразумевал любого из людей.
Теперь это не нравится Петру.
-Как обыкновенный человек может победить мир?
Они начинают вспоминать обрывки высказываний Иисуса, которые сохранились в их памяти, каждый - свои, и сшивать эти лоскуты в пестрое рубище, которое станет их Евангелием. На глубокомысленные дыры они накладывают невежественные заплаты, а страстную, кровавую правду учителя заплетают в узоры пустословия. Они пишут книгу, которая будет поражать своими диссонансами, представляя то великого мыслителя, то жалкого шарлатана. Впоследствии они щедро посолят свое Евангелие чудесами - этой античной приправой всей духовной пищи окружающего их мира. История без чудес была бы для этого мира, населенного сотнями богов и их потомков - царей, слишком пресной.
Ближе всех к истине оказывается Матфей. Он помнит, хоть и смутно, свой разговор с Иудой, в его памяти осталось то похмельное утро перед уходом из таможни, когда Иисус говорил ему о сути личного и
