родового самоубийства. Мытарь начинает прозревать.
-Кажется, я знаю: учитель говорил о смерти.
-Мы все знаем, что учитель любит говорить о смерти, - возражает Иоанн. - Ну и что?
Матфей боится высказать свою ужасную догадку. Все ждут от него продолжения и вопросительно смотрят на умного мытаря. Он решается.
-В Иерусалиме учитель умрет.
-Что? Как умрет? Что ты говоришь? - разом приходят в негодование остальные.
-Смерть - это победа, - бормочет он.
-Над кем?
У него не хватает мужества произнести имя, которое пришло ему на ум. И он совершает обычную теологическую подмену, основанную на примитивном человеческом отделении добра от зла, белого от черного, правого от левого.
-Над дьяволом!
Спустя многие десятилетия, живя в Эфесе, на родине Гераклита, Иоанн будет писать свое Евангелие и тогда использует Логос, о котором говорил этот философ, как Слово Божье. Но ни ему, ни всем христианским богословам не придется по вкусу доктрина этого самоубийцы - безбожника о единстве противоположностей, о диалектической сути того самого Логоса - Языка, тождественного миру, в котором Бог и дьявол - две стороны одной медали и невозможны друг без друга. Обокрав гностицизм, Церковь его истребит. А пока Иоанну не нравятся даже эти слова мытаря.
-Ты безумствуешь, Матфей! - чуть ли не выкрикивает юноша. - Мессия не может умереть! Он пришел в мир победить дьявола, но не погибнуть! Вспомни, учитель уже боролся с ним в пустыне и победил его.
Под осуждающими взглядами своих товарищей Матфей уже сожалеет о собственных словах. Ведь они ему самому не нравятся.
-Разве я этого хочу? - оправдывается он. - Я желаю Иисусу долгой жизни.
Петр задумывается. Он уже имел возможность убедиться в проницательности умного мытаря.
-Ты думаешь, своей смертью Иисус победит дьявола? - спрашивает он.
Матфей чувствует в этом вопросе поддержку себе и объясняет:
-Я просто вспоминаю его слова.
-Нам он тоже говорил на холме у озера о том, как победить мир. Нужно отдать все до последней полушки.
-Вот видишь! - удовлетворенно произносит Матфей. - Я пытаюсь понять. Помните, учитель говорил: должно вам родиться вновь для Духа Святого. Поэтому он не дает нам простого, готового ответа. Мы должны придти к нему собственным умом. Друзья! Мы сами должны родиться свыше. Конечно же! Как я до сих пор этого не понял! - Матфей хлопает себя по лбу. - Греческий мудрец Сократ называл такой метод майевтикой, родовспоможением. Иисус помогает нам родиться для Духа Святого и понять его поступки.
В это время во двор выходит Иуда и подходит к неприкаянному Захарии, который не смеет войти в свой дом.
-Захария, - дружески обращается он к садовнику, - где мы можем взять себе еды на ужин?
-Если пойти по дворам, может, что и дадут.
-Нет, этого не нужно. Где купить?
-Господин, у нас село маленькое. Каждый обходится своим хозяйством.
-Ну, а где ты берешь хлеб?
-Вдовица одна печет мне по уговору.
-Так уговори ее испечь нам хлебов.
-Не знаю, господин, - мнется Захария.
-Ты попробуй. Вот тебе деньги. Если у твоей вдовицы найдется что-нибудь кроме хлеба, уговори ее продать.
Иуда вкладывает в руку садовника пару монет и уходит. Захария некоторое время неуверенно стоит посреди двора и покорно отправляется в село. Опять никто не спросил его о собственных желаниях. Иуда возвращается в дом, даже не взглянув в сторону своих товарищей.
-Вот ведь, - бормочет Иоанн, - только о хлебе насущном и печется.
Петр опять задумывается. Иуда лучше их всех знает Иисуса и наиболее близок к нему. Несомненно, Иуде известно, что произойдет в Иерусалиме. Разве был бы он так спокоен, зная, что Иисусу предстоит умереть? Нет, Матфей на этот раз ошибается. Пастырь не может оставить стадо. И какая овца сочтет его смерть победой? Волки сожрут все стадо. Матфей ошибается. Иисус не может умереть.
Так и не разрешив всех своих сомнений, ученики идут в дом. Иисус сидит с закрытыми глазами, прислонившись спиной к стене. Иуда готовит себе место для ночлега в углу комнаты. Жилище Захарии оказывается явно тесным для всех них. Сыны грома о чем-то шепчутся.
-Учитель, позволь нам с Иаковым повидать нашу мать, - робко спрашивает Иоанн.
-Идите, - не открывая глаз, сухо отвечает Иисус.
-Мы вернемся рано утром.
-Только не приводите с собой Назарет.
-Мы никому не скажем.
-Просто ни с кем не встречайтесь, чтобы не пришлось вам лгать.
-Конечно, учитель. Доброй ночи.
-Доброй ночи.
“Опять между нами холодная стена, - огорченно думает юноша, впрочем, начиная уже привыкать к этим отливам и приливам. - И все из-за этих селян с их неумытыми душами!”
Когда они с Иаковым, одолев извилистую дорогу в гору, уже в сумерках оказываются у ворот родного дома, в лачуге у подножия горы шесть путников и одинокий хозяин жилища довольствуются скудным ужином. Самодельная лампада едва освещает стол, за которым они сидят, оставляя все остальное пространство во мраке, так что и стен не видно.
-Как же ты живешь впотьмах? - спрашивает Иуда хозяина дома.
-Так мне, господин, свет без надобности. Я ведь с птицами ложусь и встаю.
-Ну, а гости?
-Не упомню уж, когда были здесь гости, - сообщает Захария. - У вдовицы, господин, нашелся только хлеб. У меня осталось немного винограда и сыр, - указывает он на засохший до состояния известняка кусок. - Вот ваши деньги, господин.
-Оставь их себе.
-Мне деньги без надобности. Тут в селе на них ничего не купишь, - садовник кладет монеты на стол. - А вина у меня достаточно. Пейте на здоровье.
-Вино продаешь? - спрашивает Матфей. - Вино у тебя хорошее.
-Меняю на муку, масло, чечевицу. Иногда и продаю, чтобы потом подати заплатить. Жертву на Храм ведь вином не отдашь. Две драхмы нужно. Вот и собираю.
-Деньги все же оставь себе, - говорит Иуда. - Подать заплатишь или крышу свою починишь. Мальчишки тебе ее повредили.
-Крышу я и сам починю,- говорит Захария и вдруг добавляет: - А плотника Иосифа я помню. Это он мне кровлю ставил. А плату не принял, вином взял. Давно это было. Годов тридцать назад. И мальчонка с ним был, помогал ему. Уж не вы ли, господин?
Иисус задумывается.
-Не помню, Захария. Мне моя жизнь кажется растянувшийся на тысячу лет, будто я при Моисее родился, а у дворца Соломона играл с детьми в камешки. Не понимаю, как люди говорят, что жизнь их была короткой. А тебе, Захария, твоя жизнь кажется короткой?
- Нет, господин. Долгая жизнь, очень долгая.
Глядя на этого высушенного жизнью, жилистого, как виноградная лоза, человека, на его смиренный, равнодушный лик можно подумать, что он и вовсе живет со времен Адама.
-Тебе сколько лет? - спрашивает Петр.
-Не знаю, господин. Давно уж перестал считать.
