-Когда ты родился, кто царем в Израиле был? - подсказывает Матфей.
-А сейчас кто?
-Сейчас римляне.
-Кажись, и тогда они были.
-Не может быть, старик. Даже я родился при царе Архелае, а ты подавно, - мягко объясняет мытарь.
-Не помню, господин, - равнодушно соглашается садовник. - Знаю только, что и тогда было трудно, как и сейчас. Римлян-то я никогда не видел. Но трудно было всегда. Нет, жизнь очень долгая. И конца не видно.
-Будет конец, Захария, - произносит Иисус. - Скоро будет конец нашей усталости. И тебя, и меня ждет покой.
-Хорошее это будет время, - соглашается Захария. - Одно беспокойство от этой жизни. Хорошо человеку упокоится от своих дел.
-Именно так! Великую мудрость ты в себе хранишь, Захария. Скоро, старче, скоро и ты, и я получим свободу.
Впервые на лице старого садовника, от которого всю жизнь чего-то хотели и требовали, появляется улыбка.
-Должно быть, господин, хорошо в твоем Царстве, - счастливо произносит он.
-Очень хорошо, старче! - Иисус готов расплакаться. Он быстро смахивает слезу рукавом и чуть дрогнувшим голосом говорит: - Спасибо тебе, Захария.
-Я ведь нечего для тебя не сделал, господин. Вино у меня только есть. А больше угостить нечем, - оправдывается тот.
-Спасибо, старче, - повторяет Иисус и опять смахивает слезу.
Садовник догадывается, что его благодарят не за хлеб, но за что - он не может понять. И никто ему не хочет объяснить это.
Иисус становится умиротворенно печальным и уже не хочет есть даже тот кусок хлеба, что лежит перед ним.
-Учитель, ты бы поел, - заботливо говорит Петр.
-У меня сегодня другая пища. А вы ешьте. - Он берет свою долю и протягивает Андрею. - Возьми.
-Нет, учитель.
-Я не хочу, а тебе нужно. Ешь.
Рыбак виновато принимает хлеб. К окаменевшему сыру никто не притрагивается. Скудный ужин съедается быстро. Но если Иисусу с Иудой при их бродячей жизни не впервые обходиться малым, а для Захарии жизнь впроголодь – норма, то у могучих рыбаков, привыкших есть досыта, хлеб с изюмом только разжигает аппетит.
Братья уходят спать во двор с пустыми животами.
-Нужно было взять с собой еды в Кане, - ворчит Андрей, - не пришлось бы теперь спать голодными.
-Остальным не лучше.
-Это так. Но есть-то хочется.
-Брат, мы с тобой пошли не ради сытой жизни, - терпеливо отвечает Петр, укладываясь на вязанках срезанной лозы.
-И не ради голода. Завтра куплю головку сыра и буду носить с собою. Когда окажемся в такой глухомани, как эта, будет, чем унять голод.
-Нужно терпеть. Иисус терпит, и мы должны терпеть.
-Зачем терпеть голод? Какая в том польза? Голодный злее сытого и думает об одном, что ему поесть. Учиться хорошо на сытый желудок. Тогда и думы в голову идут.
-Молитвой и постом, сказал учитель, изгоняется сей бес.
-Как же голодом победить голод? Разве дьявола можно изгнать дьяволом?
-Ах, брат, надоел! Причитаешь, как моя жена!
Андрей обиженно замолкает. Нехорошо Петр ушел из дома. Но он-то чем виноват? Больше они не говорят, лишь вязанки веток хрустят под их крупными телами.
На рассвете Иоанн с Иаковым покидают отчий дом. Сон в родной комнате, где трещинки на стенах привычно напоминают причудливые фигуры и лица, а запах детства никогда не выветривается, особенно крепок. И юноши, съедая завтрак, все еще зевают. Мать благословляет сыновей на их великое дело в Иерусалиме. Возможно, скоро они будут восседать в Каменном зале Синедриона, где плиты отшлифованы как зеркала. Ее муж Зеведей рассказывал ей об этом тронном зале высшей власти Израиля с трепетом мелкого чиновника, которому никогда не сидеть там. И вот сыны его отправляются на завоевание этих мест справа и слева от Мессии - Царя Иудейского. Ее муж на небесах должен быть доволен, глядя сверху на своих отпрысков - фарисеев.
Город только начинает просыпаться в сером рассеянном свете. Они выходят на пустынную улицу, обложенную одноэтажными домами. Мир в этот час кажется Иоанну таким же упокоенным, как Царство Небесное. Всякий человек на рассвете - почти праведник: он тих и кроток, не горюет и не ругается, не алчет и не лжет. Бог имеет своих лучших свидетелей на заре.
-Постой, я сейчас, - говорит вдруг Иоанн и бежит вверх по улице на восточную окраину города мимо синагоги к тому самому обрыву, с которого горожане хотели сбросить Иисуса.
-Куда ты? - кричит Иаков.
Но Иоанн уже его не слышит.
Он останавливается у каменного бордюра метровой высоты, взбирается на него и замирает. Под ним резко обрывается вниз ущелье. Но он смотрит не вниз, а вперед, на гору Фавор. Он ждет. Силуэт горы розовеет, и наступает восхитительный миг: солнце бросает первый луч на юношу. Оно встает чуть левее горы Фавор и освещает ее тем чудным светом, который он видел в своем вещем сне. Иоанн замирает в ожидании. Но голоса с неба не слышно. “Господи, скажи мне что-нибудь, - шепчет юноша, - я приму любое твое слово”. Небо безмолвствует, и он понимает, что все еще не готов к откровению небес. Но оно придет к нему, он это чувствует. Он неспешно слезает с бордюра и возвращается к Иакову, который в недоумении ждет его по-прежнему у ворот их дома.
-Ты куда бегал? - сердито спрашивает он.
-Смотрел восход солнца.
-Его и отсюда видно.
-Там лучше, - уклончиво отвечает Иоанн.
Он не хочет признаваться, что искал одиночества. Из книг пророков он уяснил, что откровение всегда дается одному. Его, как и Царство Небесное, не получают компанией. Ни отец, ни брат, ни жена тут не помощники. Однажды он получит свое откровение.
Братья спускаются вниз по улице. В их городе-могильнике, лежащем на пологом плато, общественный статус семьи можно определить по местоположению ее жилища. Лучшие люди Назарета живут наверху. В нижней части города живут самые бедные и простые. В период дождей вся городская грязь стекается к их воротам, превращая дворы в большие лужи. Спускаясь сейчас вниз, братья, можно сказать, идут по социальной лестнице. За стенами дворов слышатся уже голоса, шум животных. На окраине улицы девушка метет участок перед домом, это - одна из сестер Иисуса. Узнав сыновей судьи, она бросается в дом. Бежать юношам уже поздно. Их тайный визит в Назарет провалился. Теперь остается только солгать или нарушить приказ учителя. Иоанн готов броситься наутек. Лучше уж проявить непочтительность к матери Мессии, чем все это.
Из ворот спешно выходит Мария. Она стала выглядеть лучше и увереннее с тех пор, как они сняли с нее вечную заботу о куске хлебе.
-Мир вам, госпожа, - растерянно бормочет Иоанн.
-И вам мир, юноши. Что же вы не заходите к нам?
-Госпожа, мы очень торопимся. Нам нужно идти.
-К Иисусу?
-Да.
