Сидящий слева от него Матфей горько усмехается.
-Мне проще всех, учитель. Во мне нет страсти. Я не холоден и не горяч. До недавнего времени я думал, что это золотая середина, и ставил ее себе в заслугу. Но теперь понимаю, что лучше иметь в крови лед или пламень, чем теплую водицу.
-Так, Матфей!
Теперь очередь Петра. Он взмок от волнения. Его только что назначили первым, и ему нельзя осрамиться. Он готов возвести на себя напраслину, лишь бы не утаить правду и не стать ко всему прочему лицемером.
-Я глупый. Я гордый.
Ему приходят на память все упреки Циллы.
-Я бесчувственный. Самодовольный. Но я не лицемерный. Мне кажется, - добавляет он и вопросительно смотрит на Иисуса, пытаясь прочесть на его лице оценку своей искренности.
Лицо Иисуса остается беспристрастным.
-Андрей?
-Я вспыльчивый. Я люблю выпить, поесть. Как это называется?
-Чревоугодие, - подсказывает Матфей.
-Вот! Чревоугодие. И я тоже глупый, раз брат так сказал про себя.
-Хорошо, Андрей.
Круг признаний доходит до Иакова.
-Я бережливый. Так учили меня с детства. Это плохо - быть бережливым, учитель? - осторожно спрашивает он.
-Ты решай.
Иаков, сын Зеведея левита, вздыхает:
-Мой грех скупость. Я дорожу деньгами. Мне жалко их терять. Кажется, это называется сребролюбием.
Настает черед Иоанна. Ему все еще кажется, что это игра, но Иисус смотрит на него совершенно серьезно. Нужно отвечать искренне. И тогда он приходит в ужас от своих юношеских фантазий. Чего он только не желал себе: неслыханного богатства, царской власти, пророческой славы, женского обожания, чародейской силы и всемирной любви. Как признаться в этом? Но ведь мечты - не настоящие пороки. Они только глупые мечты.
-Я люблю себя и хочу, чтобы меня все полюбили. Что мне делать, учитель?
-Разлюбить себя.
Юноша поникает головой. Сколько мучений доставляет ему эта страсть к людским симпатиям! Сколько суматохи и огорчений от желания всем угодить! Но как жить без любви? Стать камнем среди камней? Это невыносимая жизнь!
-Это был ваш собственный суд, - заключительно произносит Иисус. - Вам и жить с ним. Я вам не судья.
По его спокойному лицу невозможно понять, понравились ли ему их ответы. Экзамен, результаты которого остаются неизвестны, томителен вдвойне. Иоанн выражает общее желание, когда спрашивает:
-Учитель, ты доволен нашими ответами?
И тут Иисус начинает сердиться.
-Вы опять не слушаете меня! Я вам не судья! Скажи: я свят,- и я приму. Скажи: я исчадие ада,- и я не отвергну. Скажи: я червь,- и я соглашусь. Скажи: я бог,- и я промолчу. Вы судимы единственным для человека судом - своим собственным. А до той поры всякий человек праведник. Не войти праведнику в Царство Небесное. Только смерть освободит его. Но если хотите раньше смерти быть там, то покайтесь и станьте грешниками, чтобы было вам от чего освобождаться. Я не могу дать вам свободу. Свобода - внутри вас. Я сказал вам перед этим, что есть среди вас и дьявол. Не един мир, не един и дьявол. Но у каждого свой. Когда умрет твой мир, умрет и дьявол в нем. Но до той поры это - ваша битва. Поэтому всякий победивший себя, побеждает мир. Я победил свой, но не могу победить ваш. Разве что убив его вместе с вами? Но я не хочу этого. Я заставил вас голодать, но не заставлю умирать. К этому вы должны придти сами.
Иоанн начинает сконфуженно оправдываться:
-Учитель, я не хотел сердить тебя. Я лишь спросил, не было ли в нас лицемерия. Были ли наши грехи искренними или искать еще?
-Искренность! – опять сердится Иисус.- Искренность - это бездна. Когда задумываешься, что значит быть искренним, то не находишь дна этому. Человек не лжет специально. Он говорит как думает, а думает как ему удобно. Никто не лжет! Чтобы скрыть, надо иметь, чтобы солгать, надо знать истину. Разве человек знает истину? Как же ему лгать, ели он не знает истины? Как быть ему искренним, если он искренен всегда, как и всякий зверь на земле? В бесстыдстве его искренность, в невежестве его правда, в нераскаянности его праведность. От чего войны, от чего вражда, от чего грызня людская? Все мерзости мира от того, что каждый в нем прав. И нет виновных! А я говорю: виноваты все. И если бы состоялся страшный суд, о котором говорят фарисеи, то Царство Небесное осталось бы пустым. А чтобы вам войти туда, не будьте правыми и праведными. Прощайте ненавидящих вас, благословляйте обирающих вас, а поведут убивать - примите с радостью. Человек обеими ногами врос в землю и некогда ему смотреть вверх. А вы смотрите вверх, идите за теми, кто выше вас, и отрывайте свои ноги от земли, чтобы ходить вам по воде и вознестись над миром. Мне не нужны те, кто смотрят на меня снизу вверх и говорят “учитель, учитель”. Мне нужны сыны Неба! Лишь тому, кто стоит у подножия горы, хочется возвыситься. Поднявшийся в гору остается в одиночестве. Так станьте же сынами Неба!
Разочарование всех учителей мира испытывает Иисус. Так проста, так стройна и прекрасна его теория, но не вмещается она в учеников его. Ради этой бесчеловечной истины он не пощадил родную мать. А теперь он почти физически ощущает, как ученики рвут на части его учение и каждый из них берет лишь то, что ему по-человечески близко. Достойный ученик равен своему учителю. В этом и заключается полнота передачи знания. Но его апостолы и не мыслят себе такую дерзость. Для них полнота знания есть полнота власти, которую Мессия никому не может передать. Не должно сынам человеческим знать то, что ведомо Сыну Божьему. Для того Творец и сделал их смертными. Стать равными Христу - это кощунство для христианина.
-А теперь отдыхайте, - устало произносит Иисус, распуская свой нерадивый класс.
Никто из них не сдал экзамена на зрелость. Тем не менее, он закончился, и все облегченно устраиваются на ночь. Лишь Петр продолжает сидеть и думать. Образ Иисуса постепенно меняется в его сознании со дня их первой встречи. Сначала был только человек: вдохновенный лжепророк в Капернаумской синагоге, гордый смертник у стены, где его хотели побить камнями, потом суровый врач и учитель. Непросто признать в человеке, с которым ешь и спишь рядом, высшее существо. Но Петр признал в нем избранника, Мессию-Христа. Он единственный. Единственность и одинокость - его естественный статус, две части одной сути. Един и один - разве это не то же самое? По Моисею с этого и началось сотворение мира: единому Богу надоело одиночество, и он создал себе слушателя. По образу и подобию своему создал, но не равного себе близнеца. Разве Петр не проявляет к Иисусу величайшее уважение, признавая его Христом? Разве он не окажет ему еще большую честь, назвав его Сыном Божьим? Как же понимать эту ноту отчаяния в его последних фразах? Христу не нужны христиане? Христу нужны Христы? Но раб Божий Петр не может стать богом!
А впереди у него новое недоумение. У колодца Иакова Иисус назовет его сатаной, в Гефсиманском саду заставит стать трусом, а потом умрет на позорном римском кресте, оставив их на середине пути сиротами без мудрого Пастыря. Никогда Петру не разобраться в этом.
Мгла обступает со всех сторон восьмерых путников, устроившихся на ночлег в диком поле посреди Изреельской долины. Слышно лишь потрескивание дров в костре и далекий вой шакалов. Да еще падшие ангелы ночи слетаются на самосожжение. Иоанн лежит на спине и смотрит в агатовое небо. Кто-то, кажется, Иуда, подбрасывает дров в костер, и сноп искр взметается над головой юноши. Но эти звезды гаснут почти мгновенно. Иоанн забавляется тем, что закрывает попеременно то левый, то правый глаз, и звезды словно пляшут перед ним. Он сводит глаза к переносице, и алмазная россыпь удваивается. А затем
